1661

Франсуа д'Орбэ побледнел, увидев юношу, входившего в большую галерею. Облик, черты лица, осанка показались ему до того знакомыми, что он не поверил своим глазам. Однако этого юношу он определенно не знал. Как и большинство других посетителей, новоприбывший стал ждать аудиенции у суперинтенданта финансов. Удивившись неожиданной встрече, д'Орбэ поспешил отрекомендоваться.

— Я Франсуа д'Орбэ, архитектор замка Во-ле-Виконт, — сказал он и улыбнулся.

— Рад знакомству, господин архитектор. Я восхищаюсь нашим талантом. А я, — ответил юноша, — личный секретарь господина Мольера.

Дальнейший разговор Франсуа д'Орбэ повел осторожно, стараясь больше разузнать о собеседнике. Однако события последних дней насторожили Габриеля, принуждая его быть сдержанным. Ему удалось сохранить учтивость, не сказав о себе ничего лишнего.

— Господин д'Орбэ, — серьезным и торжественным тоном вызвал дворецкий, которому было поручено препроводить архитектора в кабинет Фуке.

— Меня вынуждают оставить вас, господин секретарь, — сказал д'Орбэ, решив поскорее дознаться, кто же такой этот мальчик.

Когда архитектор ушел, Габриель принялся любоваться убранством зала. Он долго разглядывал знаменитые саркофаги, поразившие его во время недавнего посещения, когда он был здесь с Мольером. Добиться приема у Никола Фуке и поговорить с ним с глазу на глаз Габриеля убедила Луиза. После того как его пытались схватить, он тоже подумал, что высокое покровительство не помешает, и решил рассказать о своих злоключениях какому-нибудь вельможе, который смог бы его защитить. Габриель восхищался суперинтендантом. Предлогом к тому, чтобы испросить аудиенции, стали кое-какие счета по театральным расходам, требовавшие подписи министра. Габриель не знал, насколько откровенным можно быть с Фуке, хотя вполне ему доверял.

Спустя час дворецкий вызвал юного комедианта. Габриель встал, радуясь, что может двигаться после продолжительного ожидания, и следом за дворецким двинулся по длинным коридорам богатого дома. По пути Габриель рассматривал лепные украшения Пьетро Сасси, придававшие великолепие потолкам, а перед картиной «Давид и Вирсавия» кисти Воронеже, висевшей в углу одного из коридоров, он и вовсе застыл и изумлении. У дверей кабинета Габриель почувствовал легкую тревогу. «Как он воспримет мои признания?» — подумал юноша, представив себе суть предстоявшей беседы.

— Входите, господин секретарь, — послышался из кабинета благожелательный голос суперинтенданта.

Комната казалась не очень большой, но обставлена была со вкусом. Столяры знаменитого Жана Лепотра[33] постарались на славу, отделав кабинет в изысканном стиле.

— Монсеньор, я пришел по просьбе Мольера. Он передает вам свое глубокое почтение, а также просит просмотреть и подписать счета, которые я принес, — сказал Габриель, передавая суперинтенданту увесистую пачку бумаг.

Дружески улыбнувшись посетителю, Фуке взял бумаги и, просмотрев их, стал подписывать.

— Не знаете, обрел ли Мольер вдохновение и начал ли писать обещанный мне к лету дивертисмент? — поинтересовался министр.

— Он трудится как одержимый, могу лично засвидетельствовать. Думаю, я ничуть не покривлю душой, если заверю монсеньора, что новая пьеса будет иметь не менее громкий успех, чем «Жеманницы», поставленные в прошлом году.

— Вот и чудесно, — ответил суперинтендант, продолжая подписывать бумаги. — Вы, кажется, только что познакомились с д'Орбэ, архитектором моего особняка в Во-ле-Виконт. Значит, вашей труппе подобает соответствовать красоте убранства, им сотворенного и нами вместе задуманного. Я хочу, чтобы все в королевстве знали о талантах наших творцов.

— Мы постараемся, монсеньор, и лично для меня будет огромной честью играть в этом дивертисменте, — ответил Габриель, радуясь благодушному настроению хозяина дома.

— Я вполне доволен, — заметил суперинтендант, поднимая голову и глядя Габриелю прямо в глаза. — Но скажите, мой юный друг, верно ли, что, как мне говорят, полиция кардинала следит за вашей труппой? Неужели вас заподозрили в каком-нибудь лихоимстве?

Обрадованный словами Фуке, давшими повод перейти к волновавшей его теме, и удивленный степенью осведомленности министра, Габриель начал рассказывать все, что было ему известно о полицейской слежке. Не забыл он упомянуть и о нападении на театрального сторожа. Однако о зашифрованных бумагах Габриель из осторожности умолчал.

— Меня и самого, — признался молодой человек, — три дня назад чуть не сцапали те самые мерзавцы, что избили нашего сторожа. И если позволите, монсеньор, я осмелился бы просить у вас совета, как мне теперь быть.

Поглаживая тоненькие усики, как он делал всякий раз, когда над чем-то задумывался, суперинтендант финансов какое-то время молчал, заинтригованный рассказом юноши. Фуке успел проникнуться симпатией к молодому комедианту. Еще при первой встрече он понял, что Габриель с его изысканными манерами, очевидно, принадлежал к дворянскому роду. Фуке поймал себя на мысли, что ему очень бы хотелось, чтобы его сыновья, когда подрастут, стали похожи на этого благородного юношу.