17 мгновений рейхсфюрера — попаданец в Гиммлера (огрызок)

А почему бы и нет, в самом деле? В памяти Гиммлера что-то шевельнулось. Шутц-полицаи — это же обычные полицейские. Те самые, которые сейчас гоняют народ от больницы. Воевать они, естественно, не умеют, бронетехники у них нет, но зато на верность Гитлеру их никто не дрессировал. И многим из них наверняка ни война, ни фюрер вообще даром не сдались. И командовать ими, судя по словам адъютанта, я могу. Я, что ли, распоряжаюсь всеми полицейскими силами Рейха, а не только ᛋᛋ?

— Давай шутц-полицаев, — приказал я, — Всех из ближайших районов, и быстрее. Через полчаса все должны быть здесь, у больницы. Фюрер в опасности! И начальника берлинской полиции — тоже сюда. Его сразу ко мне.

— Яволь, рейхсфюрер.

Телохранителей из моего второго мерседеса я на всякий случай решил оставить дежурить снаружи, а сам вошел в больницу с единственным оставшимся у меня адъютантом.

* * *

Крыло больницы, куда поместили фюрера, теперь напоминало уже не клинику, а казарму.

Коридоры внутри были заполнены эсесовцами, я теперь уже научился безошибочно узнавать личную охрану Гитлера — форма у них обычного для ᛋᛋ стального цвета, но на рукавах черные нашивки с серебряной надписью — «Leibstandarte ᛋᛋ Adolf Hitler», а на погонах: какой-то затейливый вензель, напоминавший татарскую тамгу. У некоторых еще в петлицах встречалось изображение ключа, но это редко — видимо, какой-то старый вариант униформы.

А еще охранников фюрера можно было опознать по длинным «арийским» рожам, квадратным подбородкам и высокому росту под два метра. Это были самые расово и физиологические чистые солдаты Рейха, отборные вояки с правильной генетикой. В здоровом, но крайне простецком теле Гиммлера я ощущал себя среди них некомфортно, любой из этих парней мог легко проломить мне башку одним ударом.

А еще некомфортнее ощущали себя местные врачи — они суетились в коридорах, не понимая, что вообще происходит, а вот пациенты не суетились, потому что всех пациентов бесцеремонно отсюда выгнали. Тех, кто не мог ходить — полицейские перетащили в другие крылья больницы прямо в койках.

И, конечно же, меня не пустили к фюреру ни с оружием, ни с адъютантом.

Пистолет в моем кармане не укрылся от взора эсесовцев, у этих псов из гитлеровской Лейб-Гвардии была выдрессированная годами чуйка на такие вещи.

Очередной эсэсовец вскинул руку в римском салюте:

— Простите, рейхсфюрер, но оружие нужно оставить. И к фюреру я могу пропустить только вас одного. Приказ рейхсляйтера Бормана.

Моя рука потянулась к карману, чтобы покорно сдать люгер, но тут же повисла в воздухе. А какого собственно хрена? Зачем я подчиняюсь приказам властей? Чтобы что? В чем смысл?

Смысла не было. Это была просто воспитанная со школы привычка слушаться, и больше ничего. Просто инстинкт. Я никак не мог привыкнуть, что я теперь Гиммлер, и что я в Третьем Рейхе. Но Гиммлер не выполняет ничьих приказов, кроме приказов фюрера, это раз. А во-вторых: если я буду тут законопослушным гражданином, то я же сам стану нацистом, соучастником преступлений этих подонков.

Ну уж нет. Пора оставить старые привычки. Умный от дурака тем и отличается, что умный — учится, меняет свое поведение в зависимости от ситуации. Я не мог себе позволить быть дураком, слишком многое стояло на кону.

— Как смеет партайгеноссе Борман приказывать мне? — процедил я, глядя эсэсовцу прямо в глаза, — Или он не знает, что фюрер назначил меня исполняющим обязанности рейхсканцлера? Не знает, что именно я отвечаю за безопасность фюрера в этот критический для Германии момент?

Эсэсовец остался непреклонен:

— Еще раз простите, рейхсфюрер. Я подчиняюсь бригадефюреру Раттенхуберу. А он мне никаких отдельных инструкций на ваш счет не давал.

— Вам известно, что фюрера отравили? — выдал я мою коронную фразу, — И мы пока что не знаем, кто за этим стоит. Возможно как раз Раттенхубер. Вместе с Борманом! Кого вы защищаете, фольксгеноссе, фюрера или Бормана?

— Фюрера, мой господин. Но наш вождь сейчас не в состоянии отдавать приказы, мое сердце обливается кровью…

— В таком случае пропустите к фюреру его самого верного бойца и стража — меня, — перебил я, — Я лично буду нести караул у постели фюрера. И все Борманы мира мне не помешают.

Не дожидаясь ответа, я просто прошел дальше по коридору — вместе с адъютантом и пистолетом в кармане.

И мой расчет оказался верным: они не рискнули, никто из эсесовцев не рискнул остановить Гиммлера.

Это придало мне уверенности в себе. Неужели и правда я могу творить, что хочу? Вот так просто? Выходит, что я зря переживал. Гитлер построил свой Рейх таким образом, что все было завязано на него лично, что ни один немец и шагу не мог ступить без его приказа. Теперь Гитлер вышел из строя — и немцы не знали, что им делать. В такой ситуации, у кого будет больше дерзости и решительности: тот и возьмет власть над Германией, выпавшую из ослабевших ручонок фюрера.

Возле палаты, где оперировали Гитлера, стоял десяток автоматчиков, из того же гитлеровского Лейб-Штандарта. А еще тут же был Борман, он как раз говорил с врачом.