— Но англичане подтвердили нам, что вчера в Берлине была заварушка. Армия взяла рейхсканцелярию. И Гитлер, вероятно под давлением военных, провел новые назначения. Главнокомандующий у немцев теперь Бек. Вермахт в его руках.
Молотов передал эстафету обратно Фитину, который тут же доложил:
— У нас есть на этот счет косвенные подтверждения, товарищ Сталин. Сбитый два часа назад над Ленинградом немецкий летчик по фамилии Фриш попал к нам в плен. Он подтвердил, что и у люфтваффе новое руководство. В люфтваффе был зачитан соответствующий официальный приказ.
— И…? — Сталин уставился на Фитина.
— И все говорит нам о том, что в Германии на самом деле имел место мятеж, — озвучил Фитин свои догадки, ибо сталинское «и» означало именно это: что пора высказать свое личное мнение, — Следовательно, предложение Гиммлера вполне может быть связано со сменой политического курса германским руководством.
— А всё равно провокация! — вмешался Берия, — Мятеж, немятеж — неважно. Пусть у них там мятеж, но мятежники просто хотят поссорить нас с союзниками, вот что. Хотят сепаратных переговоров, нового Бресткого мира!
— Знай меру, Лаврентий, — процедил на это Сталин, теперь он достал пачку папирос и принялся вытряхивать табак из них в трубку, — Не надо бросаться такими словами. Брестский мир! Подумать только… Тут что ли кто-то пойдет на Брестский мир, когда мы немца уже как три месяца гоним?
— Ну я фигурально… — Берия развел руками.
Повисло молчание. Сталин размышлял.
Наконец трубка была набита, Сталин чиркнул спичкой, закурил.
— Значит, военные устроили переворот против Гитлера… — задумчиво выдал Сталин, снова ни к кому конкретно не обращаясь.
А Фитин понял, что эта фраза неспроста. Здесь сейчас в этом кабинете ни одного военного не было. Более того: полчаса назад Сталин отказался принять маршала Ворошилова, хотя должен был. Неужели вождь боится, что советские военные выступят против него, как немецкие выступили против Гитлера? Похоже, что эта сторона вопроса сейчас и занимала Сталина больше всего…
Фитин поставил себе в голове галочку на этот счет, но комментировать последнюю фразу Сталина, естественно, не стал.
Молчание явно затягивалось.
— Надо бы собрать ГКО… — протянул Молотов.
Но Сталин поднял руку в останавливающем жесте.
— Не надо ГКО. Что нам ГКО? ГКО воюет. А тут вопросы мира. И Лаврентий прав — это может быть провокация. А мы не дураки, и на провокации мы не ведемся. Так что я немедленно свяжусь с господином Черчиллем, с господином Рузвельтом. Такие вопросы в одиночку без союзников не решаются. Это не по-товарищески.
Фитин кашлянул:
— Немцы настаивают на постоянной связи. С привлечением резидентуры с обеих сторон в Швеции…
— Ха! — издевательски воскликнул Берия.
— Вообще это именно что «ха», — согласился Фитин, — Нашу резидентуру в Стокгольме, само собой, показывать немцам нельзя, товарищ Сталин.
— Не будем показывать резидентуру, — подтвердил Сталин, — Зачем? Пока связь по дипломатическим каналам. Интересный, конечно, человек этот Гиммлер… Почему же Гиммлер, почему предложение мира именно от него, товарищи?
Этого здесь никто не знал.
Сталин задумчиво поглядел на Берию:
— Между прочим, твой коллега, Лаврентий. Твой коллега вместе с военными устроил в Германии государственный переворот.
Фитин поставил себе в голове очередную галочку.
Берлин, 2 мая 1943 13:58
Весь вчерашний день и сегодняшнее утро прошли в совещаниях, причем в тяжелых и изматывающих. Ситуацию усугубляло еще и то, что организм ублюдка Гиммлера явно привык ложиться спать пораньше, а вставать с первыми лучами солнца. Гиммлер и раньше перерабатывал, но ЗОЖа придерживался неукоснительно: режим дня рейхсфюрер блюл не хуже своей диеты.
Теперь и мне достались эти привередливые биоритмы Генриха Гиммлера, но вот соответствовать им у меня не было ни времени, ни возможностей.
Я просовещался много часов вчера, до самой полуночи, а сегодня консультации и заседания начались в шесть утра, а закончились только что. Так что спал я часа четыре, отчего в голове гудело.
В целом: все было очень плохо.