17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера

— Так или иначе, но наши страны связаны союзными обязательствами, господа, — подытожил Альфиери, — Если гибнет Италия — погибнет и Германия. Или вы предоставляете нам двенадцать дивизий в течение двух недель, или Адольф Гитлер и дальше останется гостем дуче. А потом возможно вернется домой, сюда, в Берлин. И задаст вам вопросы. Особенно вам, господин Гиммлер. Насколько я слышал, вы во время последней встречи с фюрером обошлись с ним довольно грубо, пытались его убить, если говорить откровенно. Что думаете по этому поводу?

Я думал недолго, всего пару секунд.

А потом просто кивнул.

— Ладно. Я дам дивизии. И самолеты тоже. И бетон, и даже инженеров. И вообще — вам сразу же нужно было обратиться прямо ко мне, господин Альфиери. Зачем вы тревожите вашими просьбами главнокомандующего? Вермахт сейчас сражается на два фронта, как вам отлично известно, Вермахт не в силах вам помочь с вашей проблемой. ᛋᛋ — сделает это легко. Я согласую и пришлю вам списки всего, что вы хотите, в течение пары дней, а потом немедленно начну переброску войск в Италию. Мы не оставим наших союзников одних в этот критический момент! Братство итальянских фашистов и германских национал-социалистов — вечное братство!

Я поднялся со стула, даже вскинул руку в салюте.

Итальяшка от такого поворота просто растерялся, хунта тем временем продолжала хранить зловещее молчание.

— Касательно самолетов, рейхсфюрер, разве у вас есть… — заговорил Альфиери, когда пришел в себя, но я перебил:

— Клянусь, вы их получите. Я раздобуду вам их. И условие только одно: Адольф Гитлер должен быть немедленно изолирован. Полностью. Никаких выступлений по радио больше, никаких обращений. Это ясно?

Итальянский посланник поклонился:

— Я тотчас же передам ваши условия дуче, господин рейхсфюрер. Вот это уже конструктивный разговор, дуче будет рад услышать, что Германия блюдет свои союзнические обязательства, что на свете еще остались люди честные.

— Да-да, так и передайте дуче…

Не в силах сдержать эмоций, я от души обнял итальянца, а потом со всеми положенными формальностями вежливо выпроводил его прочь. И завтра же обещал прислать ему человека, чтобы согласовать помощь Италии в деталях.

Как только господин Альфиери ушел, Ольбрихт тут же подозрительно уставился на меня:

— Ну и где вы возьмете дюжину дивизий, Гиммлер?

— Нигде, — я развел руками, — Дивизии, думаю, хватит и одной, господа. Более того: тут хватит и батальона, парашютно-десантного. Гитлера нужно убить, желательно вместе с Муссолини. И желательно уже сегодня, в крайнем случае — завтра.

Бендлер-блок, современное фото. В реальной истории именно здесь был убит Людвиг Бек после провала антигитлеровского заговора военных. В современной Германии в Бендлер-блок до сих пор располагается штаб-квартира Министерства Обороны.

Эдоардо Альфиери, посол фашистской Италии в Третьем Рейхе в 1940–1943 гг. В реальной истории участник заговора против Муссолини. После свержения Муссолини в Рейх не вернулся, а после оккупации Италии немецкими войсками бежал в Швейцарию.

Берлин, 2 мая 1943 вечер

«А вот это уже провал». Именно эта фраза Штирлица крутилась у меня в голове, когда я покинул Бендлер-блок.

Естественно, мне никто не позволил разделаться с Муссолини. Хунта отлично понимала, что смерть дуче приведет к тому, что Италия тут же переметнется к врагам Рейха. Я попытался было рассказать очередную удивительную историю об итогах войны, якобы в одной из моих будущих жизней я читал в учебниках истории, как Бенито Мусоллини лично сдает Италию американскому генералу Эйзенхауэру…

Они не поверили. Хунта не верила ни тому, что я знаю будущее, ни тем более моим россказням об измене Муссолини. И моя дикая ложь привела к еще большему недоверию.

А Бек, как главнокомандующий, вообще справедливо заметил, что с чисто военной точки зрения неплохо было бы выполнить все требования жадного дуче, потому что защищать Италию от англо-американцев, если мы не подпишем мир, нам придется в любом случае.

К счастью, тут мне помог Ольбрихт. Я уже уяснил, что генерал человек обидчивый и помешанный на понятиях чести, истинный германский офицер старой школы. И, само собой, говорить с Ольбрихтом так, как говорил с ним итальянский посланник, было нельзя. Шантаж дал противоположный эффект, Ольбрихт теперь полагал Муссолини разбойником, которому нельзя доверять. Он и меня полагал таким же, но я, по крайней мере, не брезговал лично вести дела с Ольбрихтом, в то время, как дуче прислал шантажировать хунту свою шавку. И вот это уже была обида смертельная.