17 оргазмов весны. Маша Онегина

Тебе, блять, интересно, как я, и все ли у меня, блять, в порядке? Это же легко узнать – давай твою жену убьют через пару дней после того, как ты узнал, что она тебе изменяет! Посмотришь, как это. И каждый второй будет разговаривать с тобой с таким вот наигранно-печальным выражением лица, легонько поглаживая по плечу, мысленно высчитывая, достаточно ли долго он выражает свое сочувствие, и можно ли уже достать из сумки очередной ебаный бизнес-план, рассчитывая хапнуть пару миллионов: «Ну, дружище, несмотря ни на что, жизнь продолжается, надо двигаться дальше, вот у меня тут есть идея шикарная, давай обсудим…»

Да идите вы все нахуй! Двигайтесь дальше! Обсуждайте свои шикарные идеи. Меня оставьте там, где я есть, пожалуйста!

Москва, конечно, не спасла меня окончательно от всего этого шлейфа навязчиво заботливых родственников и знакомых, но предоставила гораздо больше возможностей прятаться от совершенно ненужного мне участия в моей жизни.

Мне в какой-то мере даже нравилось то состояние, в котором я находился: полнейшая отстраненность от происходящего вокруг. И это притом, что я был в центре событий. Как будто я превратился в камеру на съемках фильма – я все видел, слышал, я был там, где нужно было быть в каждый конкретный момент, но решения о том, что правильно, а что нет, принимает режиссер, находящийся где-то не совсем прямо вот рядом, и наблюдающий за картинкой на своем мониторе.

Режиссер же, судя по всему, решил уехать в небольшой внеплановый отпуск, поэтому камера работала самостоятельно и наснимала такого, что буйные ночные фантазии Тарантино по сравнению с этим – примерно как мультики «Гравити Фолз»: отличные, но детские…

@@@

Я снял относительно дешевую, огромную, но практически пустую двухкомнатную квартиру с высоченными потолками совсем недалеко от метро «Перово». По длинному коридору разносилось гулкое эхо, стоило лишь чуть-чуть пошевелиться, а звук упавшей на пол пустой бутылки мгновенно превращался в предсмертные вопли рушащейся многоэтажки. Кран на кухне, видимо, не желавший мириться с моим непрошенным соседством, извергал стоны проснувшегося после недельного запоя чахоточного бомжа. Единственным положительным моментом во всем этом позднесталинском великолепии была гигантская двуспальная кровать, которой я в первый же день заменил кишащее насекомыми подобие дивана с отваливающейся спинкой. Кровать эта, кстати, так ни разу и не стала свидетельницей чьего-либо еще присутствия кроме меня – даже мысли о сексе с кем-нибудь [кроме Онегиной] вызывали во мне кипящее чувство негодования и брезгливости. К тому же, антидепрессанты, как известно, практически полностью подавляют хоть какое-то желание.

Приезжавших изредка навестить меня родственников я всегда предусмотрительно селил в одной и той же гостинице на Большой Дмитровке, ссылаясь на удобство проживания в центре [наглое вранье, конечно же] и паразитируя на собственном ощущении траура и желании переживать свою боль в одиночестве.

Впрочем, каким-то образом мне постоянно удавалось отбиваться от настырного желания родителей и прочих приезжать ко мне. К тому же, безлимитный мобильный тариф и практически ежедневные перетерки в скайпе создавали иллюзию, что я так и продолжаю жить в соседнем с ними районе нашего города.

Целыми днями я ничем не занимался. В смысле, ничем полезным и содержательным. Я либо валялся на своей безразмерной кровати, в стотысячный раз пересматривая одни и те же фильмы и сериалы, либо, не обращая внимания на время суток и погодные условия, шлялся пешком по городу, забираясь иногда в такие дебри, о существовании которых имеет представление не каждый коренной местный житель. Учитывая то, что спал я от силы три-четыре часа в сутки и постоянно пил, бесполезно пытаясь спастись от этой выматывающей бессонницы, каждый взгляд в зеркало обнаруживал на той стороне реальности бледно-серое изможденное лицо с мешками под глазами, впалыми щеками и острыми скулами.

На этой же стороне бытия я постоянно наблюдал самые разные, необъяснимо удивительные, картины и ситуации.

Я видел, как в четыре часа утра на пустом бульваре в районе «Тульской», в полной тишине, под слабым светом уличного фонаря, девушка передает двум мужчинам грудного ребенка, укутанного в какое-то нелепое одеяльце. А затем, мелко дрожа и растирая слезы по лицу, долго смотрит вслед автомобилю, на котором они уехали.

Я видел, как немолодой, отлично одетый мужчина в недешевом ресторане вальяжно и снисходительно провожает своих приятелей со словами: «Я с вами не пойду, у меня здесь еще одна встреча», а затем, когда они исчезают из вида, судорожно доедает все, что осталось на их тарелках.

Я случайно стал свидетелем того, как торгуют фальшивыми паспортами на Казанском вокзале.

В заброшенном и подготовленном к сносу здании где-то на Каширском шоссе я обнаружил целое общежитие спайсокуров – десятка три отвратительно выглядящих тел, забившихся в единственную комнату с целыми окнами. Не уверен, что все они были живы, когда я их видел.

Я видел полчище крыс, нападавших на проходивших мимо собак.