17 потерянных

Я снова сосредоточилась на объявлении, стараясь запомнить место ее рождения, цвет волос, глаз, вес и рост. Я поняла, что она исчезла задолго до того, как об этом сообщили, и не знала почему. Я прочитала, что у нее проколот нос. Но там не было ни слова о ее привычке писать имя симпатичного ей мальчика на внутренней стороне локтя, а затем плевать на него и стирать до тех пор, пока рука не становилась чистой. Этой информации в объявлении не было, это она сама рассказала мне.

Я могла бы сложить объявление, убрать его в карман и войти в здание школы. И тогда все пошло бы иначе, но именно в тот момент я увидела свет.

В фургоне имелся прикуриватель, встроенный в приборную панель – кнопка рядом с магнитолой, на которую можно было нажать, чтобы она нагрелась. Какое-то время она светится оранжевым светом, а когда нагревается до предела, то выключается. Сама собой. Фургон был у меня вот уже два месяца, но прикуривателем я никогда не пользовалась.

Сейчас кнопка была вжата в панель. И к пламенно-оранжевому кольцу тянулась чья-то рука с сигаретой. Сигарета-фантом и рука-фантом, потому что в фургоне я была одна. Я была одна?

Я сказала себе, что, должно быть, нечаянно включила прикуриватель, когда парковалась. Или же его заело при починке машины. Он уже был включен, заверила я себя; включен все это время.

Я обвела взглядом безлюдную парковку – белое пространство рядом со школой. Все было тихо.

И в этот момент что-то мелькнуло снаружи, какое-то размытое пятно: казалось, кто-то бежал по территории школы. Кто-то в красном.

В висках у меня застучало, я закрыла глаза. Объявление выскользнуло у меня из рук и упало на пол. Перед глазами, туманя взгляд, появились звезды, слившиеся затем воедино. Я поняла, что это поблескивает циркониевое колечко в ее левой ноздре.

Открыв глаза, я увидела ее в зеркале заднего вида. Она была яркой и ослепляющей, как солнечное пятно, но потом мои глаза привыкли к ее сиянию, а может, жар ослаб настолько, что я могла ясно видеть.

Она села на второй ряд – на откидное место. Я за целую неделю не удосужилась убрать его, словно ожидала, что она присоединится ко мне. Сиденье располагалось сразу за моим, но я не стала оборачиваться. Могу объяснить это тем, что не хотела делать каких-либо неожиданных телодвижений, не хотела пугать ее, но по правде говоря, просто была не в состоянии сделать это. Мое тело совершенно меня не слушалось.

В зеркале заднего вида показались ее глаза. И поникшие плечи. Голые коленки прижаты к подбородку. На ногах пурпурные ссадины, словно она ползла по асфальтовой автостоянке, к моему черному фургону, лавируя между машинами.

Это была Эбигейл Синклер с объявления о пропавшей девушке. Я чувствовала ее запах – резкий и жженый, словно горел пучок волос.

Она выпрямила руки и опустила колени, и я увидела на ее майке название летнего лагеря, а также рисунок: женщина с лицом, закрытым вуалью, поднимается над тремя соснами, будто ее куда-то уносит. Одежда была грязной, и слово ВОЖАТАЯ можно было разобрать с трудом. Кроме того, на ней были шорты. Красные с белыми полосками по бокам. В тот день она выступала за команду лагеря в каких-то спортивных состязаниях – я узнала об этом позже.

Она позволила мне увидеть, в чем была в вечер своего исчезновения, но уже тогда я знала, что дело не в том, во что она одета. Совершенно неважно, в чем она уехала из лагеря – в этих или в других шортах, более длинных или не таких красных. Или в купальнике. Или в костюме медведя. В короткой юбке. В парандже.

Я так многого о ней не знала.

– Эбигейл? – спросила я, получилось, что шепотом.

И без какого-либо предупреждения мое зрение вдруг стало иным. Очень скоро я уже смотрела сквозь слои дыма, а потом сквозь еле заметную завесу на то, что она сама видела тем вечером, когда исчезла. Впрочем, это было скорее не видением, а знанием. Мне не надо было ни о чем спрашивать – я была твердо уверена в увиденном, как, например, в том, что у меня на руке пять пальцев.

А узнала я следующее.

Ей не нравилось, когда ее называли Эбигейл. И я больше не делала этого.

Она действительно уехала на велосипеде, хотя он был зеленым, а не синим, как сообщалось. Что я увидела – что́ она хотела, чтобы я увидела, – так это череду образов в зеркале заднего вида, любительский фильм, крутившийся в пустом кинотеатре для меня и только для меня.

Вот она едет в темноте на ярком зеленом велосипеде. Налетает порыв ветра, она распускает свои длинные волосы, и они буквально летят за ней. Велосипед ржавый и старый, она взяла его в лагере из-под навеса, где стоят велосипеды вожатых; дорога пустынна, машин на ней нет; это был приятный, благоуханный летний вечер.

Таковы последние кадры фильма. Она задержала на них свой взгляд, и я поступила так же, деля воспоминания об увиденном между нами, как нечто сладкое, слизываемое с одной ложки на двоих.