17 потерянных

Но разница тут заключалась в следующем: когда я отдернула занавес ванной, она не была пустой. К дальней ее стенке прислонилась Фиона Берк, ее ноги упирались в кран, блестящий рот слегка кривился в усмешке. Ноги Эбби Синклер — одна голая и в грязи, другая в болтающемся шлепанце — уже успели порядком извазюкать белоснежное дно ванной. А за вторым занавесом пряталась новенькая девушка — Натали Монтесано, это было понятно по ее длинным волосам.

Я смотрела на них довольно долго, не в силах как-то реагировать, словно моя голова была набита ватой. Затем моргнула, и за то крайне короткое время, что мой глаз был закрыт, ванна опустела, пропавшие девушки исчезли и мама позвала меня из кухни завтракать — немедленно, иначе я опоздаю в школу.

23

Подойдя к школе, я увидела его, но он не увидел меня. Первым уроком у меня была литература, но, выхватив взглядом куртку Джеми — ту самую болотного цвета куртку, что я ему подарила — и темную копну волос, мелькнувшие в той части школы, где проходили уроки обществоведения, я рванула по лестнице вверх.

При виде него у меня перехватило горло. Возможно, от сожаления. Или смущения. Я сказала маме, что мы с ним расстались, но мы не приходили к такому решению — по крайней мере, Джеми не знал, что я заявила об этом практически официально.

Мне нужно было разминуться с ним, и потому я пошла по северному пролету, где повстречала еще одного одиннадцатиклассника, спросившего у меня: «Лорен, что случилось с твоими волосами?» И еще одного, воскликнувшего: «Вот это да!», а потом оказалась в туалете, расположенном по соседству с классами для гуманитарных занятий, где я смогла остановиться и отдышаться. Это место было безопасным для меня.

Когда я наконец пришла в себя и стала мыть руки, то поняла, что за мной вошел кто-то еще. Я была в туалете для девочек одна или думала, что так есть, но вдруг услышала:

Я не хотела этого.

По крайней мере мне показалось, что это сказала девушка. Слова были произнесены шепотом и слились в одно длинное слово:

Янехотелаэтого.

Вернувшись к кабинкам, я стала проверять их и обнаружила, что закрыта только одна — третья справа. Я толкнула дверцу — она не открылась, поскольку была заперта изнутри. Обычно кабинки в туалетах нашей школы не запираются. Если в них кто-то есть, то дверь прикрыта и снаружи должна быть видна нога или рука.

И вот я стою черед запертой кабинкой, чего быть не может, и пытаюсь открыть ее.

Кабинкой зеленого цвета, цвета плесневеющего в холодильнике лайма. Холодно.

— Эй? — позвала я через дверь.

И тут я услышала… шипение. Оно не было дыханием. И я поняла, что это выпускает пар старая батарея у дальней стены.

Я снова попыталась толкнуть дверь кабинки, но та осталась на месте. Наклонившись, я не увидела ничьих ног. Тогда я забралась на унитаз в соседней кабинке и, балансируя на одном пальце, постаралась заглянуть через перегородку. Внутри никого не было, мне показалось только, что унитаз забит бумагой. И я решила, что кабинку заперли, потому что он неисправен.

Раздался последний звонок, означавший, что урок начался, и я уже должна была бы сидеть на своем месте, готовая к разговору о Шекспире. Я подскочила к двери туалета, схватив на бегу оставленный в раковине рюкзак. И почти выбежала в коридор, когда вновь услышала тот же голос. Услышала очень ясно. Он прозвучал у меня в ушах и эхом отозвался в теле.

Лорен, подожди.

Я подождала. Звонок замолк. Я снова оказалась ближе к третьей кабинке справа.

— Натали? — тихо позвала я. — Это ты?

И тогда она постучала в ответ костяшками пальцев.

И хотя мне хотелось, чтобы это произошло, я испугалась. Резко отпрянула назад и чуть было не налетела на раковину.

Она была в кабинке — или там было что-то еще. Со мной пыталось общаться существо, у которого не было видно ног. Чтобы дать мне знать, что оно не хотело… сделать то, что сделало.

Я чувствовала, что она там, внутри, и хочет, чтобы я приблизилась к ней. Я молчала, и она молчала, и когда я сделала два шага в ее направлении, то увидела ноги, пытающиеся нашарить пол. Поношенный зимний ботинок, некогда бледно-голубой, а теперь грязный и покрытый сажей. За ним последовал второй ботинок, чернее первого.

Время потянулось, как одно долгое, непрерывное мгновение, которое, однако, прервалось, когда дверь туалета, ударившись о стену, распахнулась, и в него вошли три девятиклассницы.

В то же самое время дверца третьей кабинки справа со скрипом отворилась, и оказалось, что она пуста. Никаких измазанных в саже ботинок. Никакой девушки.

Вошедшие немного похихикали, наклонив головы и не встречаясь со мной взглядами — девятиклассницы всегда ведут себя так по отношению к старшим ученицам, и я даже не знаю, почему, — а затем одна из них осмелилась заговорить со мной. Она была самой маленькой из трех, с блестящей темной кожей и сияющими темными волосами, схваченными двумя желтыми заколками. Она сказала:

— Ты постриглась. — И покраснела, когда я обернулась и посмотрела на нее, но продолжала таращиться на мою голову.

— Рейн! — одернула ее одна из подруг.