172557

– И тогда я пальнул в воздух, – закончил свой рассказ Мюнхгаузен, – попрощался со своей прошлой безумной жизнью и стал обыкновенным садовником по фамилии Миллер.

– Откуда такая фамилия? – удивился Томас.

– Самая обыкновенная. В Германии иметь фамилию Миллер – все равно что не иметь никакой.

Томас улыбнулся:

– Вы шутите?

– Давно бросил. Врачи запрещают.

– С каких это пор вы стали ходить по врачам?

– Сразу после смерти, – объяснил Мюнхгаузен.

– И не шутите?

– Нет.

Томас огорчился:

– А говорят ведь, юмор – он полезный. Шутка, мол, жизнь продлевает…

– Не всем, – перебил барон. – Тем, кто смеется, тем продлевает, а тому, кто острит, – укорачивает.

Томас кивнул:

– И чего делаете?

– Ничего. Живу. Ращу цветочки.

– Красивые?

– Выгодные. По талеру за штуку. А если учесть количество свадеб, юбилеев, премьер… Да одни мои похороны дали мне больше денег, чем вся предыдущая жизнь.

– А по виду не скажешь, – усмехнулся Томас. – Одеты вы скромно.

– Не хочу бросаться в глаза, – подмигнул барон. – Зачем мне разговоры: простой садовник, а живет лучше барона. Вот я хожу в холстине… Зато белье! – Он рванул рубаху на груди. – Батист с золотым шитьем! Можешь потрогать.

Томас с восхищением покачал головой:

– А как фрау Марта?

– Все хорошо, – он принялся жевать мясо, – то есть, значит, все тихо. У нас сыночек родился.

– Ну?

– Да!

– Хороший мальчик? – оживился Томас.

– Двенадцать килограмм.

– Бегает?

– Зачем? Ходит.

– Болтает?

– Молчит.

– Умный мальчик. Далеко пойдет.

– Знаешь что, – сказал Мюнхгаузен, – едем ко мне. Покажу дом… Для Марты это будет сюрприз…

Свет от канделябра расцветил тысячами огней хрустальные вазы, засветились ажурной голубизной фарфоровые сервизы и украшенные позолотой статуэтки. Мюнхгаузен вел Томаса по залу, уставленному антикварной мебелью.

– Мебель павловская… из России, – хвастал захмелевший барон. – Это саксонский фарфор… Это китайский… А вон там – индийский… Только руками ничего не трогай. Это там… в том доме все было шаляй-валяй, а здесь – порядок!

– Извините, конечно, господин… Миллер, – Томас печально посмотрел на Мюнхгаузена. – А не скучно?

– Что? – не понял барон.

– Не скучно вам здесь?

– Почему? – пожал плечами барон. – У меня музыка есть… – он подошел к огромной шарманке, взялся за ручку. – Музыкантов я прогнал. Ящик надежней! Все ноты правильно берет и в нужной тональности…

Он закрутил ручку, раздалось невнятное бренчание, которое доставило Мюнхгаузену видимое удовольствие.

– Марта, Марта! – громко позвал он. – Иди к нам!

В дверях появился испуганный мажордом в расшитой золотом ливрее.

Его взгляд насторожил Мюнхгаузена. Он бросил шарманку:

– Где Марта?

Мажордом не ответил, отвел испуганный взгляд.

Побежали быстрые тени. Мюнхгаузен с горящим канделябром вошел в огромную темную комнату.

Повсюду были следы торопливых сборов. В распахнутом шкафу все платья висели на своих местах. Но на огромном зеркале губной помадой было начертано:

«Прости, дорогой, но мне все осточертело. Больше так жить не могу. Прощай. Марта».

Мюнхгаузен приблизился к зеркалу. В его тусклых глазах вдруг появился какой-то странный лихорадочный блеск. В комнату вошел Томас, изумленно уставился на фарфоровые вазы, стоящие на подставках.

– И это саксонский? – спросил он, указывая на одну из ваз.

– Нет, – ответил барон. – Это древнеиндийский.

– Да как же вы их различаете?

– По звону! – объяснил Мюнхгаузен и с силой запустил вазу в зеркало. Осколки разлетелись в разные стороны. – Слышишь? А это – саксонский! – Взял вторую вазу и с силой шарахнул ее об стену.

– Точно! Саксонский, – удовлетворенно кивнул Томас.

Мажордом выскочил в коридор и замер от ужаса. Вслед ему донесся новый удар и звон разбитой посуды.

– Китайский, – заключил мажордом.

Баронесса прошла через гостиную к огромной картине, изображающей героического Мюнхгаузена на вздыбленном коне, и поправила стоящие возле картины цветы.

С кресла поднялся ожидающий ее молодой офицер и ринулся к ней с букетом в руках.

– Как вы сюда попали, Вилли? – спросила баронесса с улыбкой.

– Через дверь, естественно, – поклонился офицер.

– Какая проза! – поморщилась баронесса. – Я же вам, кажется, объясняла… Существуют определенные традиции.

– Момент! – Офицер тотчас бросился прочь из дома. Баронесса прошла в свой будуар и выбросила через окно веревочную лестницу.

Сверху было видно, как по ней стал быстро взбираться мужчина.

Баронесса приняла несколько рискованную, но эффектную позу.

– Ты спешишь ко мне?

– Да! – раздался голос за окном, и на подоконник влез Мюнхгаузен.

Баронесса вскрикнула, инстинктивно запахнула пеньюар.

– Не волнуйся, свои! – Мюнхгаузен спрыгнул в комнату.

– Карл! – ужаснулась баронесса. – Какое безрассудство!.. Тебя могли увидеть… Кто-нибудь из прислуги.

– Ничего страшного! – подмигнул ей Мюнхгаузен. – Сочтут за обыкновенное привидение.

– Что тебе надо?

– Поговорить с тобой.

– Сегодня?

Мюнхгаузен кивнул.

– Ты сошел с ума! – Баронесса нервно заметалась по комнате. – Я занята. Завтра годовщина твоей смерти. Ты хочешь испортить нам праздник? Это нечестно. Ты обещал… Сюда идут! Боже милостивый, умоляю тебя, поговорим в другой раз…