17,5

По ходу новых теплых приветствий Миле сунули в руку какую-то железку. Повертев ее, она спросила: «Это что». «Новейший бомбовый взрыватель», – их глаза светились. А ее кулак сжался, как будто ей дали подержать лимонку с выдернутой чекой. Потребовалось еще четыре человека, чтобы уговорить ее разжать белые пальцы.

Один из гостей любил цветы. Он приперся с огромной охапкой. Все это видели. Кто не видел, не верил своим ушам. При жалком появлении этого несчастного было принято молчаливое единогласное решение, что подобное непозволительно. Еще на подходе к крыльцу под тихим взглядом больших глаз ему уже хотелось провалиться сквозь землю. Под общий смех его заставили бросить все на дорогу, прямо под проезжающие колеса. Его мягко похлопывали по спине в знак того, что все уже забыто, и под руки вели в дом. Он был не первый кому хотелось либо расплакаться, либо поубивать всех; ни то, ни другое в этом доме не разрешалось. Из глубины комнат выбегали к окну, они, видимо, ждали от выброшенного под колеса букета что-то вроде салюта из разноцветно подлетающих лепестков.

К дому подъехала еще машина. Курящие на крылечке на секунду чуть поутихли. Женщина! «Еще одна?!» «Помилуй нас грешных». Пользуясь необычной планировкой дома эта прибывшая, видимо, давняя знакомая деда, весь вечер просидела одна в темной нише, никем больше не замеченная.

Следовало накопиться критической массе чепуховины, чтобы Мила, наговорив ее кому ни попадя, почувствовала, что уже хорош. И с этого момента чутких гостей начинало тянуть на выход по домам. Разошлись одновременно. Перед этим все молча смотрели, как разгорается вечерний камин, отражаясь – в потрескивающей тишине казалось, в миллионах глаз. Упала полка с кактусами, пока ставили на место, все накололись; под потолком перегорела лампа, все вворачивали новую. Один улыбчивый усач спросил в дверях, кого ему благодарить за этот дивный вечер, и тут же ушел, явно не дожидаясь ответа. Кто-то, совсем напротив, уходить не торопился. К его удивлению, никаких тостов на выходе не было, как собственно, и самих напитков. Приятели ему твердили, что уже пора, все расходятся. Он уклончиво отвечал: «Возможно».

Мила вовсе не собиралась отдавать соседке цветочную вазу, позаимствованную в дополнение к своим к вчерашнему ужину, последовавшего сразу после вчерашнего завтрака, но никто так и не удосужился за весь день принести цветы для соседской вазы. Поэтому Мила пошла и всучила соседскую вазу соседке, как будто соседка ее ей навязала. И сухо распрощалась:

– Пока. Пока, ребятки. Почему такие хмурые?

– Они сегодня учатся считать, – и хотя соседка всего лишь похвасталась своими умными, умеющими считать детьми, а вовсе не приглашала Милу, но та смягчилась: «Хорошо, я зайду на минутку».

На лестнице висели картины. Проходя мимо портрета, Мила спросила:

– Кто такой? Муж?

– Нет, это его дед.

– Красивый дед, сразу видно.

Дети опрокидывали на ковер коробки с кубиками, и Мила не выдержала:

– Погодите, а что если мне немножко поиграть с детьми в кубики?

– Конечно, я как раз не решалась вам предложить.

– Красивые кубики.

– Дети их легко различают, – возразила соседка, скребя ногтем по нацарапанным цифрам.

– Да, но они ведь различаются и по-другому.

– Еще бы! – сказала соседка с настойчивостью.

– Важно не считать уметь, – сказала Мила детям.

– Они умеют считать, – хвалилась соседка. Она была горда. До определенного момента, конечно. То есть уже не была. Потому что моментом этим стало начало и продолжение разговора между Милой и детьми, смысл которого мамаша уловить не могла.

– Важно уметь и брать. Вот, возьмите эти. Важно уметь брать в руки не числа даже, а удивительные образы чисел. Можно поставить так, можно поставить как хочешь.

– Дети, вы забыли?! Два идет после единицы! Милочка, вы сами-то умеете считать? – сказала соседка.

– Может показаться, что между единицей и двойкой нет чисел. И может, так и есть, – дети с интересом наблюдали, что делает Мила, – Но почему за единицей должна следовать двойка? По мне так вполне можно и наоборот. К тому же, единица и сама может решать, за чем ей следовать. А из самой двойки единица может отделиться от другой единицы, и обе могут расстаться навсегда. За кем же из двух следовать той, единственной изначально?

Соседке было уже не до смеха, и она взяла из рук детей кубики, громко шепнув:

– Осторожней, так можно и считать разучиться.

– Бросьте. Вы, наверно, думаете, что и я считать не умею, – сказала Мила соседке.

– Вы? – ответила та робко, – Нет, мне пока об этом ничего не известно.

Соседка одновременно погладила ребенка по затылку, а другой рукой нагнулась и переставила пару кубиков. Детям, которые следили за рассказом Милы, не очень-то понравилось самоуправство над тем, что было рассказано еще в самом начале, и они поставили, как было. Они расставляли кубики, как их научила Мила, не обращая внимания на неверные подсказки матери. В конце концов, та нагнулась к кубикам и все их смешала под носом детей, бормоча себе, что Мила действительно считать-то не умеет.