1759. Год завоевания Британией мирового господства

Политика устрашения индейцев оказалась, но в ней главную роль сыграли другие факторы, а не простой террор. Одна из выдающихся особенностей 1758 г. заключалась в том, как просто растворились легионы туземных воинов, которые выступали на стороне французов в предшествующем году. Индейцы обвиняли своих французских союзников в эпидемии оспы, которая опустошила их деревни после падения форта Уильям-Генри.

Они также разочаровались во французах, поскольку больше не могли получить богатой добычи в сражениях в их рядах.

Во французской армии в это время наблюдался огромный дефицит продовольствия и другого снабжения. Это частично объяснялось тем, что экономика Канады была подорвана потребностями тяжелого военного времени, а частично — очень плохим урожаем в прошлом году и британской военно-морской блокадой. Но, вероятно, самую важную роль сыграл здесь коррумпированный режим под председательством Биго.

Тидиускунг и индейцы Огайо покинули французов и присоединились к британцам. Этот вождь стал ключевой фигурой на конференции в Истоне, состоявшейся в октябре 1758 г., на которой власти Пенсильвании свернули с пути примирения с туземными американцами. Все земли от приобретенного Олбани западнее реки Аллегейни официально возвращали ирокезам. Тидиускунг заявил об Онондага, как о верховном владыке; номинально признали контроль ирокезов над провинцией Огайо. Во время формального заключения Истонского договора 25–26 октября вождь Пискветомен подписал мирное соглашение по поручению западных индейцев из племени делавэров и других племен Огайо. Они знали, что не делают никаких уступок, что на самом деле они (а не ирокезы) — истинная сила в Огайо.

Даже после того как французы обнаружили, что индейские союзники кинули их, вражда и разлад в отношениях все обострялись. В 1758 г. Водрейль и Монкальм фактически вцепились в горло друг друга. Когда 23 июня Монкальм покидал Монреаль, отправляясь на театр военных действий на озере Шамплейн, он получил «нелепые» инструкции от генерал-губернатора. Там ему советовали «не подвергаться опасности, если у него не будет поддержки со стороны огромной численности индейцев, чтобы не скомпрометировать себя».

Монкальм сухо ответил на это послание, а через две недели, после поражения британцев в Тикондерога, отправил еще более сдержанное письмо. Но в его дневнике есть запись, сделанная 23 июня, свидетельствующая о бурной реакции командующего: «Сегодня в десять часов вечера маркиз де Водрейль прислал мне нелепые, туманные и сбивающие с толку приказы».

К следующему году злоба и презрение настолько обострились, что Монкальм сделал следующую запись: «Месье маркиз де Водрейль, генерал-губернатор, находящийся в звании генерала армии, нанес свой первый визит. В конце концов, молодежь следовало проинструктировать. Так как раньше он никогда не видел лагеря и оборонительных сооружений, ему все показалось столь же новым, сколь и занятным. Он задавал странные вопросы и был похож на внезапно прозревшего человека, слепого от рождения.»

Трещина в отношения между Водрейлем и Монкальмом привела к явному скандалу в собственном доме генерал-губернатора. Однажды (предположительно на вечере, который давал Водрейль) он не мог удержаться от искушения и выказал свое нерасположение к ненавистному сопернику. Маркиз снова использовал свой старый прием, заявив: Монкальм после взятия форта Генри в 1757 г. должен был направиться в форт Эдуард, чтобы тоже взять его.

Так как командующий уже неоднократно имел дело с этим старым анекдотом (и в письменных меморандумах, и в беседах), то он довольно резко ответил: если губернатор не удовлетворен, то может задуматься о том, как ему самому победить на этом поле сражений. Водрейль, почти вне себя от гнева, стиснул зубы и пробормотал, что, возможно, он так и сделает, притом намного быстрее, чем хотелось бы Монкальму.

В этот момент жена губернатора решила вмешаться в разговор и стала развивать военную тему. Монкальм, любивший свою жену и страдавший от вынужденного одиночества, счел это невыносимым. Мало того, что ненавистный губернатор привез сюда жену, но она еще и позволяла себе недозволенное.

С ледяной сдержанностью Монкальм прервал ее:

— Мадам, при всем моем уважении, позвольте мне сказать: женщинам не следует говорить о войне.

Намеки и жесты не возымели действия. Словоохотливая мадам де Водрейль продолжала развивать свою тему. Монкальм, встав во весь рост, сказал еще более холодно:

— Мадам, при всем моем уважении, позвольте сказать: если мадам Монкальм была бы здесь и услышала, как я беседую о войне с месье маркизом де Водрейлем, она промолчала бы.

Таково было положение дел, когда Новая Франция вошла в стадию чрезвычайного кризиса, а французы боролись за выживание с численно превосходящим противником в Канаде. В тот момент Версаль, как казалось, уже полностью отвернулся от Америки, считая ее потерянной.