1759. Год завоевания Британией мирового господства

«Если дикари действительно получили бы четверть того, что было предназначено для них, то на стороне короля сейчас были бы все краснокожие до единого, а у англичан не осталось бы никого».

Переходя к самой военной кампании, Монкальм сообщил, что будет обороняться на озере Шамплейн, так как в результате британского военно-морского превосходства озеро Онтарио обречено на потерю. Не учитывая возможность атаки на Квебек, командующий добавил: если британцы подступят к реке Св. Лаврентия со стороны Атлантического океана, то, безусловно, французы не смогут остановить их. Там у них нет флота.

Такой была обстановка, когда 12 мая Бугенвиль прибыл в Квебек, привезя с собой письма и депеши из Франции. На этот раз его задержали не ветры и волны, а лед. Корабль застрял в ледяных полях Ньюфаундленда на двадцать два дня. Эксперт в получении новостей, Водрейль сообщил: вслед за посланником из Бордо идет флот в составе семнадцати кораблей с полным снабжением и боеприпасами. Хотя и правда, что суда с жизненно важным снабжением смогли пройти через океан, информация, о которой губернатор умолчал, заключалась в том, что численность прибывающих войск составляет всего 328 солдат. Но в контексте ограничений хлеба и мяса, продолжавшихся в течение всей зимы в Квебеке, первостепенное значение имела новость о продовольственном снабжении. Поэтому некоторое непродолжительное время все очень радовались, моральное состояние французов заметно улучшилось. На Бугенвиля едва ли обратили внимание. Он прибыл в Квебек в 8 часов вечера и немедленно отправился вниз по реке в Монреаль, где встретился с Монкальмом.

— И немногое драгоценно для тех, кто не имеет ничего, — сказал Монкальм, пожимая плечами.

Двое людей занялись обсуждением личных дел, сведения о которых привез с собой Бугенвиль. Новости оказались печальными: перед отплытием из Франции он слышал, что умерла одна из дочерей Монкальма. Командующий воспринял это известие со скорбью, достойной стоика, что является одной из его положительных характеристик.

«Думаю, — писал он жене, — что это, вероятно, бедняжка Мире, похожая на меня. Я ее очень любил».

Но он сделал попытку взглянуть на новости и с иной точки зрения.

«У нашей дочери удачный брак. Полагаю, что отказался бы от всех почестей, будь я рядом с тобой. Но королю необходимо повиноваться. Момент, когда я снова увижу тебя, станет самым счастливым в моей жизни. Прощай, любимая моя, думаю, что сейчас люблю тебя так, как никогда раньше».

Это откровение, позволяющее увидеть нежного Монкальма, глубоко скрытого за его воинской деятельностью, частично объясняет, почему он всегда был фаворитом историков.

Какой бы угнетающей ни была общая картина, нарисованная Бугенвилем, Монкальм находил утешение, по меньшей мере, в том факте, что Версаль наконец-то открыл глаза на размеры коррупции в своей североамериканской колонии. Но, как добавил Бугенвиль, это и был тот самый случай, когда врач появился после того, как больной уже умер.

Наконец-то подготовили две вещи, чтобы затянуть петлю на шее интенданта Биго. Версаль пришел в ярость, что королевская прерогатива нарушена его долговыми обязательствами или ордонансами (указами), которые он выпускал, действуя самолично в качестве якобы законного представителя.

Но между тем интендант попал в ловушку, подготовленную им самим. Чем больше прихвостней и закадычных друзей он вовлекал в свои грандиозные замыслы взяточничества и мошенничества, тем труднее было их контролировать, держа крышку на медленно кипящем котле. Когда его мелкие чиновники приходили за подписями на слишком крупное мошенничество даже для Биго, и он начинал протестовать, они переходили к угрозам, что раскроют всю гнилую систему, если он не подпишет.

Видя, что он стоит на краю пропасти, Биго попытался отделить себя от надвигающегося скандала и попытался уйти в отставку. Но Водрейль отклонил это, поэтому интендант затаился, ожидая бури. Вербальный тайфун оказался столь беспощадным, как он и опасался. Уже в начале января 1759 г. Биго был в зубах Беррьера.