– Не знаю. Они куда-то завтра вместе поедут, я подслушала нечаянно.
– Не страшно. Пап что-нибудь говорил, кроме запрета мне звонить?
– Говорил, что… нет, Ань, я же говорю, что выпололи весь чистотел. Есть подорожник, подойдет?
– Доча, пиши мне смски, ладно? Я сильно беспокоюсь. И пусть это будет наша тайна. Стирай сразу все, хорошо?
– Ладно, Ань, но я не знаю, что завтра мы будем делать. Папа еще не говорил. Я напишу тебе, когда буду свободна, и мы погуляем. Пока.
– Целую. Звонок удали.
– Привет, Динка! Рада слышать! Как дела?
Веселая, похоже, чуть подвыпившая. Музыка слышится. Голоса.
– Привет. Нормально. День сплю, ночь работаю. Тихо, спокойно.
– Ну и отлично! Девчонки звонят? Как дела у них?
Вот те нате хрен в томате! Она же не может не знать, что девочки знают о ее приезде к нам.
– Вроде бы все хорошо. На Столбы ходили, утром писали. Ты не дома что ли?
– Нет, у очередного днюха. Гуляем.
– Ясно. Какие новости? Или тебе некогда?
– Ну почему это некогда? Я ж не в «моя дорогая редакция»! Да какие новости. Я тебе скажу пол новости, если ты обещаешь не требовать вторую половину. Все-равно узнаешь потом.
– Пол новости? А так бывает?
– Это как предложение до запятой. Так говорить или будешь ждать полную?
– Ты же редактор, должна знать, где сказано «А», должно следовать «Б».
– То есть, будешь ждать полную?
– То есть, давай, гони мою половину!
– Руслан звонил. Пять раз. На пятый я ответила. Ездила к вам, он сильно настаивал, хотел поговорить. Убедил только тем, что это в твоих интересах. Ты знаешь, я бы иначе ни за какие блага мира с ним не общалась. Ездила. Поговорили. Все. Запятая и дальше многоточие.
– Я, право, не знаю, как реагировать.
– Я, честно, тоже. Но у нас это к разным вещам относиться. У тебя к тому, что до запятой, а у меня к тому, что после. Так что…
– Ничего я не поняла, Жанн, скажи просто – какой гадости мне ждать?
Нервное напряжение выступило на глазах крупными слезами и гуляло по коже морозной дрожью. Я точно сойду с ума.
– Дина, подруга, ну что ты такое говоришь? Я уже слышу слезы. Перестань, никаких гадостей, я тебе клянусь! Никогда в жизни я бы не скрыла от тебя готовящиеся гадости! Не плачь, пожалуйста!
Я разрыдалась. Нервы ни к черту. Мне не проводницей работать надо было, а на похоронах плакальщицей. Было бы натурально и жалобно.
– Не могу я так, Жанка, сил нет больше! Вот вроде не пьет… пока… и девок не трогает, а я не могу никак расслабиться. Все время беспокоюсь, боюсь. Не верю ничему и подвох ищу везде. Ты же знаешь Руслана, он может быть подлым и опасным. Не могу я так!
– Скажу одно – он тебя любит. Но как-то… ненормально. Ты всегда для него богиней была, с детства. Он еще класса с седьмого на тебя без лихорадки в глазах не смотрел. Он вцепился в тебя судорожно скрюченными пальцами и боится отпустить хоть на мгновение или просто ослабить хватку. Пальцы надо разжимать постепенно. Он успокоится, только если будет уверен, что ты никуда не денешься. Иначе… Страшно представить…
Тревога затянула внутренности огромным тугим узлом. Я и сама понимала это. Я не могла, как все нормальные люди, сесть и поговорить с мужем, сказать, что «ухожу, давать дружить семьями». Это не про Руслана. Он бы просто убил меня. Потом себя. Поэтому я и придумала эту работу проводницей, о чем теперь сильно жалею. Будь я рядом, мне было бы проще держать в узде его настроение и купировать его импульсивные выходки, как я уже научилась это делать. Я была эгоисткой, подумав только о своем спокойствии и доверив ему дочерей. За что и расплачиваюсь полным отсутствием душевного равновесия.
– Жанн… Прекрати! Я и так в таком состоянии, что разорвалась бы на части. Одна бы половина бежала без оглядки, куда глаза глядят, вторая домой рвется от беспокойства.
– Хочешь, я буду заглядывать к ним? Или могу девочек забрать на дачу на три дня до твоего приезда. Завтра не могу, есть важное дело.