1812. Фатальный марш на Москву

Недостаток ясности в данном вопросе проистекал, возможно, из-за замысла Кутузова использовать этакую подвижную диспозицию. Он занял диагональное положение по косой к Новой Смоленской дороге, каковое расположение предполагало расчет на нанесения основного удара французами именно по линии этой дороги. «Надеюсь, неприятель атакует нас в сей позиции, и коли он поступит таким манером, у меня большие надежды на победу, – писал главнокомандующий Александру в тот вечер. – Когда же он, находя мою позицию слишком сильной, примется маневрировать по другим дорогам в сторону Москвы, поручиться ни за что не могу». Тот другой путь, особенно волновавший его, был Старой Смоленской дорогой, пролегавшей мимо южной оконечности русской позиции. Если бы Наполеон повернул туда, Кутузову пришлось бы откатываться к Можайску, «но, что бы ни случилось, всего важнее защитить Москву», – добавлял он{415}.

Ранним утром 5 сентября авангард Мюрата вышел к небольшому монастырю в селе Колоцкое, откуда представлялось возможным наблюдать готовившиеся к сражению русские войска. Маршал немедленно уведомил Наполеона, и в полдень тот появился в районе предстоящей битвы, зашел в монастырскую трапезную, пожелал находившимся там приятного аппетита на ломаном польском, а потом поскакал осмотреть позиции русской армии.

Как тут же заметил император французов, к северу от Новой Смоленской дороги противник занял высоту, подступы к которой осложняла протекавшая впереди река, в то время как более ровная местность к югу от тракта позволяла легче подобраться к оборонительному рубежу. Поскольку его собственное правое крыло, состоявшее из 5-го корпуса Понятовского, в любом случае наступало по Старой Смоленской дороге, Наполеона естественным образом привлекала перспектива нацелить направление главного удара на южный район. При приближении с того угла оконечность позиции русских, Шевардинский редут, являл собою выступ, затруднявший развертывание французских войск. Посему император приказал Даву для начала ликвидировать данное препятствие.

В пять часов пополудни дивизия генерала Компана пошла на штурм редута, удерживаемого 27-й дивизией Неверовского, и овладела им. Однако русские провели напористую контратаку при поддержке двух свежих дивизий и выбросили французов прочь. Бои запылали на всем пространстве вокруг редута, переходившего из рук в руки несколько раз прежде, чем около одиннадцати часов ночи русские, в итоге, не отказались от попыток отбить его у противника, смирившись с потерей около пяти тысяч человек и пяти пушек[99]. Однако они увезли с собой восемь французских орудий.[100]. Данное обстоятельство позволило Кутузову написать Александру и объявить о первой победе над французами{416}.

Следующий день ушел на приготовления. «Было нечто грустное и впечатляющее в том представлении, когда две армии готовились к взаимному убийству, – писал Раймон де Монтескью-Фезансак, один из адъютантов Бертье, имевший тогда звание эскадронного начальника. – Все полки получили приказы надеть парадную форму, точно на праздник. Императорская гвардия в особенности казалась собирающейся на парад, а не на битву. Ничто не поражало так, как невозмутимое хладнокровие этих старых солдат. На лицах их отсутствовали следы волнения или тревоги. Новое сражение для них было ничем иным, как новой победой, и стоило лишь взглянуть на них, чтобы разделить их благородную уверенность»{417}.

Такие же вера и решимость ощущались и в русском лагере. Тем утром Кутузов выехал на белом коне для осмотра позиций, приветствуемый солдатами. В один момент кто-то заметил парившего в вышине орла, и весть о будто бы данном знамении распространилась по лагерю, наполняя души воинов надеждами на завтрашний день. Но, в полном контрасте с тихой верой простых солдат, русское командование сотрясали споры и взаимные обвинения, порожденные падением Шевардинского редута и бессмысленной потерей такого большого количества людей. Случившееся ставило под вопрос разумность русской диспозиции в целом.

Какие бы намерения ни преследовал русский главнокомандующий, захват редута противником вынуждал Кутузова отогнуть назад левое крыло, чтобы избежать обхода с фланга неприятелем несколько подрезанного фронта. Представляется крайне удивительным, как же, осматривая местность и вражеские позиции, Кутузов не заметил, насколько нелюбезно Наполеон отказал ему в одолжении расположить войска симметрично с русским фронтом. В то время как Кутузов растянул свои части и соединения по диагональному рубежу протяженностью шесть километров по обеим сторонам дороги Смоленск-Москва, Наполеон наступал более плотным строем южнее тракта и под другим углом, создавая угрозу на левом крыле русских, положение которого выглядело наиболее слабым.