1812. Фатальный марш на Москву

Имея удовольствие служить под командованием Вашего Высокопревосходительства в предыдущей турецкой войне, в Бугском егерском корпусе, я принимал участие во многих битвах, включая штурм Измаила, в трех победоносных баталиях за Дунаем и в Мачинском сражении, где разбит был визирь, и под водительством Вашим нам досталась победа. Потом я участвовал во всех делах с французами в Италии и был очень тяжко ранен в ногу с раздроблением кости бедра засевшей в ней пулею. И коль скоро я не мог ходить, был уволен со службы в чине генерал-майора с правом ношения мундира, но без пенсии. Десять с половиной лет я страдал от пули, ища помощи отовсюду, но никто не мог извлечь ее. Наконец здесь, в Санкт-Петербурге, Яков Васильевич Виллие решил избавить меня от нее, а после того, как в операции под его руководством пулю вынули, рана залечилась и кость срослась, и теперь я могу свободно двигать ногой и пользоваться ею, в доказательство чего имею сертификат от него, каковой и прилагаю.

Имея самое страстное желание послужить Отечеству в ополчении под командованием Вашего Высокопревосходительства, я смиренно прошу принять меня в его ряды{547}.

Мальчишки бежали из дома, стремясь встать под знамена, двадцать два ученика калужской школы для дворян записались в армию, а на окраинах империи башкиры, калмыки, крымские татары и грузинские князья тоже изъявляли волю идти драться с врагом. Отряды модников из молодых господ собирались вместе и за свой счет сколачивали подразделения волонтеров, заодно пользуясь благоприятной возможностью разработать яркую форму с эмблемой в виде черепа с костями и наречь себя «бессмертными» или как-нибудь еще в таком же мелодраматическом духе. Некоторых патриотический пыл и вовсе толкал на варварские поступки: например, Сергей Николаевич Глинка сжег все имевшееся у него в собственности собрание богато оформленных французских книг{548}.

Однако не все стремились к жертвам. В то время как одни отбирали лучших из крепостных для ополчения и лично возглавляли их, другие отказывались служить сами, а когда и соглашались, то только в местных дружинах поддержания порядка. Большинство делали все для сохранения трудовых ресурсов. Многие мелкие землевладельцы-помещики в попытках уклониться от обязанностей засыпали власти слезными письмами. Иные прибегали к волоките в надежде, что война кончится раньше, чем им придется расстаться с крепостными. Другие отправляли на сборные пункты стариков, калек, лентяев, пьяниц, злодеев и деревенских придурков. В результате Калужская губерния, где рассчитывали набрать 20 843 чел., дала не более чем 15 370, причем только треть всего призыва действительно годились для службы в строю. Коль скоро патриотические прокламации призывали защитников отечества выйти вперед, некоторые крепостные, в надежде получить за храбрость личную свободу, добровольно вставали под знамена, однако их преследовали и хватали как беглых, за что смельчаков таких ждала суровая расправа у хозяина. По словам Ростопчина, два аристократа, громко клявшиеся в ходе посещения Александром Москвы набрать и экипировать за свой личный счет по полку, так и не дали ни человека и ни гроша{549}.

Невзирая на издаваемые властями бесконечные прокламации, призывавшие население уничтожать все пригодное для захватчиков и покидать оккупированные районы, многие помещики никуда двигаться не собирались. Есть немало свидетельств добровольного предоставления ими фуража и съестного французам с приемом в оплату монет или ассигнаций. Один русский помещик не только обеспечил всем необходимым отряд заготовителей провизии, возглавляемый капитаном Абраамом Россле из 1-го швейцарского линейного полка, но и дал солдатам приют на ночь, а утром помог избежать встречи с разъездом казаков, собиравшихся устроить засаду на противника{550}.