1812 год. Пожар Москвы

20-го сентября в Москву с аванпостов прибыл Тибурций Себастьяни, который с удовольствием рассказывал штабным офицерам (среди них был Кастелян) о том, что там происходит: «Они (то есть солдаты авангарда. — В.З.) в дружеских отношениях с казаками… Авангард продвинулся на 8 лье. Перед выступлением он предупредил казаков, которые также выступили. Когда генерал Себастьяни хотел остановиться, он уведомлял неприятеля; и тот занимал позицию. Ведеты устанавливаются на расстоянии пистолетного выстрела, лагеря устанавливаются на расстоянии ружейного. Генерал Себастьяни посылает вино генералу казаков; установили соглашение не драться без предупреждения. 18-го они сказали, что не могут оставить своих позиций без приказа, генерал Себастьяни ответил, что он должен их занять. Дали несколько выстрелов из пушки, атаковали; но это не изменило дружеских отношений к вечеру. Казаки продолжают жить в согласии с нашими кавалеристами; наши гусары дают им вино». Однако здесь же Кастелян добавляет, что в ротах у Себастьяни (иммется ввиду генерал Себастьяни) осталось верхом по 13 человек [597].

Сам Мюрат продолжал оставаться в Москве. 16 сентября он должен был из-за пожаров перебраться из сгоревшего дворца заводчика И.Р.Баташова на Гороховое поле во дворец графа Разумовского.

Французы в Москве.Хромолитография неизвестного немецкого художника. 1820-е гг.

Пехота императорской гвардии была распределена так: обе дивизии Молодой гвардии находились в центре Москвы (дивизия Делаборда была введена из района Дорогомиловской заставы в город вероятнее всего 17 сентября [598], имея задачу уберечь от пожара прилегавшие с северо-востока к Кремлю кварталы). Легион Вислы, приписанный к Молодой гвардии, находился в авангарде Клапареда. Пехота Старой гвардии (за исключением одного батальона, оставленного в Кремле) вечером 16-го была выведена из Кремля и сосредоточилась в Петровском, занимая вокруг замка ближайшие постройки [599]. Гвардейская кавалерийская дивизия Кольбера 17 сентября находилась на значительном удалении к юго-западу от Москвы. Получив вечером 17 сентября приказ о возвращении к армии, она только в середине дня 19 сентября подошла к юго-западным окраинам Москвы и разместилась в районе с. Троице-Голенищево и Воробьеве [600]. Остальная гвардейская кавалерия (за исключением дежурных эскадронов, сопровождавших императора) располагалась в пригородах Москвы (полагаем, что в западных и северо-западных) в надежде обеспечить себя фуражом [601].

Итак, 17 сентября весь 4-й армейский корпус, значительная часть императорской гвардии, два кавалерийских корпуса, Главный штаб и императорская квартира сосредоточились в районе Петербургской дороги. В центре этого скопления войск, но заметно выдвинувшись от них на север, находился Петровский дворец. Французы-авторы дневников поделились с нами своими впечатлениями от дворца. «Это обширное сооружение из кирпича, окаймленное башнями, и по своей внешности живописное, но совсем не европейское. Если это и есть, как говорят, татарская архитектура, то она не без элегантности», — так описывал дворец Фонтэн дез Одоард [602]. «17 [сентября]. Я на службе в шато Петровском; очень красивый, окруженный высокими стенами из кирпича, фланкируемый башнями в греческом стиле, он в самом деле имеет очень романтический вид», — повествует Кастеллан [603]. Однако французская армия основательно «перетрясла» идиллическую картину окрестностей замка. «Прекрасный парк Петровского, привычное место встречи высшего общества столицы, стал на два дня местом расположения наших биваков, и достоинство его деревьев и его декораций не было осчастливлено» [604]. По свидетельству Монтескьё Фезенсака, в английском саду вокруг деревьев разместились многочисленные службы, входившие в состав Главной квартиры, «генералы поместились в здании фабрик, лошади стояли в аллеях», всюду шла бойкая торговля награбленными вещами [605]. Не менее ярко живописует эту картину Буларт: войска расположились «в садах английского стиля», в гротах, китайских павильонах и киосках. Царила полная неразбериха в одеждах — солдаты, одетые «по-татарски, по-казачьи и по-китайски, разгуливали по нашему лагерю». Многие были «в женских или поповских одеждах». Всюду играли на пианино, скрипках и гитарах. «Наша армия представляла собой карнавал», — заканчивал свое описание Буларт [606].