1812 год. Пожар Москвы

15-го сентября, миновав Тверскую часть, отправился к центру Москвы Лабом. По мере продвижения к Кремлю Лабом все чаще начал встречать настоящие толпы жителей и солдат, которые вперемешку обменивались и торговали награбленными вещами. Своего рода эпицентром грабежа и торговли оказался Гостиный двор, который продолжал гореть, и вокруг которого суетилось множество солдат и московского простонародья, отбиравших наиболее ценное и бросая на землю то, что либо нельзя было унести, либо представлялось менее ценным. При этом не было слышно никаких восклицаний; раздавался только треск от огня и стук разбиваемых дверей: грабившие «работали» предельно сосредоточенно[515]. Итак, к пожарам, начавшимся 14- го сентября, днем 15-го добавился всеобщий грабеж. «Армия вся разбежалась»[516], - так констатировал Пьон де Лош, находившийся 15-го в Москве и видевший все своими глазами.

Что же Наполеон? Въехав через Боровицкие ворота в Кремль, он, по-видимому, удалился в свои апартаменты, устроенные в императорском дворце, который был построен в середине XVIII в. В.В. Растрелли. В 3 часа дня он вновь «сел на лошадь и начал объезд Кремля»[517]. «Он рассматривал его, — пишет Сегюр, — во всех подробностях, с чувством удовлетворенной гордости и любопытства»[518]. Затем он посетил район Воспитательного дома, «два важнейших моста и возвратился в Кремль»[519]. Во время объезда Наполеоном Кремля и близлежащих районов пожаров, фактически, не было видно. Из своих окон Наполеон мог наблюдать дымы в Замоскворечье, но не придал этому большого значения. Позже Наполеон вспоминал, что в те часы он говорил своему окружению примерно следующее: «Мы посмотрим, что эти русские собираются делать; если они откажутся от того, чтобы и далее отступать, нам следует придерживаться уже принятого решения. Квартиры нам обеспечены. Мы покажем миру удивительный спектакль мирно зимующей армии среди вражеских народов, окруживших ее со всех сторон. Французская армия в Москве — это корабль, находящийся среди льдов. Но с возвращением хорошего времени года мы возобновим войну. Впрочем, Александр не допустит, чтобы мы должны были это делать; мы понимаем друг друга, и он подпишет мир»[520].

Однако в те несколько часов, которые прошли между водворением Наполеона в Кремлевском дворце и удалением императора в свои покои для подготовки ко сну (это произошло, видимо, где-то в начале десятого) были представлены очень противоречивые сведения. Наполеон, среди прочего, был проинформирован и о постройке неким Шмидтом зажигательного воздушного шара и о подготовке им различных горючих материалов для организации пожаров. Некая «старая французская актриса», которую специально доставили в Кремль, поведала о недовольстве среди русского дворянства тем, как Александр ведет войну, и что «русские вельможи хотят мира во что бы то ни стало и принудят к этому императора Александра…»[521]

Примерно в половине десятого 15-го сентября во многих районах Москвы начались сильные пожары, и в 11 вечера гвардия в Кремле была поднята в ружье[522]. Ночь с 15-го на 16-е сентября запомнилась многим солдатам Наполеона. «Едва наступившая ночь покрыла горизонт, на котором вырисовывались дворцы, — вспоминал ту ночь Бургоэнь, все еще находившийся вместе с дивизией Делаборда у Дорогомиловской заставы, — мы увидели зловещий свет двух пожаров, затем пяти, затем 20, затем тысячу всполохов пламени, перебрасывающихся от одного к другому. В течение двух часов весь горизонт стал не чем иным, как сжимающимся кольцом. Мы тотчас же были подавлены значением этого языка пламени (langage de feu), на котором к нам обращались русские в миг нашего вступления в эту столицу. Это было продолжением того, что мы видели в Смоленске, в Вязьме, в Можайске, в каждом местечке, в каждой деревне, которые мы должны были пройти. Русские получили приказ сжигать все, чтобы мы голодали; они следовали этому предписанию с их обычным невозмутимым постоянством. Мы укладывались спать, весьма опечаленные, при свете этого пылавшего костра, который с каждой минутой все увеличивался»[523].

Разраставшийся московский пожар наблюдали издалека солдаты французского авангарда: «Этот в высшем смысле слова спектакль, — вспоминал капитан К. Турно, состоявший адъютантом при командире 29-й бригады легкой кавалерии, — отдавался в сердце невольным чувством ужаса…»[524] О быстром распространении пожаров той ночью свидетельствуют и многие русские очевидцы — приказчик Соков, подпоручик В.А. Перовский, асессор Сокольский и многие другие[525].