1812 год. Пожар Москвы

К 23-му сентября уже все было готово к показательному процессу. В тот день Пейрюсс, казначей в администрации Главной квартиры Великой армии, записал в дневнике: «Невозможно, чтобы Его величество оставался далее безучастным наблюдателем этого ужасного опустошения. После обысков захвачено 26 наиболее усердствовавших поджигателей. Назначена комиссия для проведения над ними процесса»[694]. На другой день, 24 сентября, не зная о том, что процесс, возможно, уже состоялся, Фантэн дез Одоард сделал в дневнике следующую запись: «Пускай Европа думает, что французы сожгли Москву, и, может быть, история выполнит свой долг в отношении этого акта вандализма. Между тем, правда в том, что этот великий город не имеет отца, чья рука была обязана его защитить. Ростопчин, его губернатор, хладнокровно подготовил и принес жертву. Его помощниками была тысяча каторжников, освобожденных для этого, и всем этим преступникам было обещано прощение, если они сожгут Москву. Опьяненные водкой и снабженные зажигательным материалом, также запуская конгривные ракеты, бешеные подняли руку на плоды труда с адской радостью… Схвачено и заключено под стражу немало этих злоумышленников. Я остановил [одного из них] своей собственной рукой в тот момент, когда он проскальзывал в Кремль, и я нашел в его карманах вещественные доказательства: фитили, фосфор и огниво»[695]. И далее: «Эти “порядочные” люди должны быть судимы как поджигатели, и скоро наша военная юстиция уплатит им причитающийся долг за их верность [своему] начальнику Ростопчину»[696].

В сущности, решения этого «суда» были уже предопределены, как и цель его проведения была хорошо понятна даже офицерам французской армии.

Заседание Военной комиссии по делу «поджигателей», учрежденной приказом маршала Бертье состоялось 24 сентября в доме кн. Долгоруковых[697]. Вся (или почти вся) информация о заседании Военной комиссии исходит от текста ее постановления, опубликованного в «Монитёр» от 29 октября 1812 г. (№ 303). Помимо этого, есть копии текста постановления, которые имеют, по- видимому, иное происхождение, так как оккупанты попытались придать информацию как можно более широкой огласке. Причем, все тексты, в целях демонстрации объективности суда, были на французском и русском языках[698]. Помимо этого, о ходе и постановлении процесса имеется косвенная информация, исходящая из воспоминаний капитана гвардейской артиллерии Пьон де Лоша и 18-страничной брошюры участника русского похода Шамбрэ, опубликованной в 1823 г. в ответ на «Правду о пожаре Москвы» Ростопчина[699]. При этом Шабрэ, споря с Ростопчиным, рассказал о деталях экзекуции над приговоренными судом к смерти[700]. Хотя многие члены Военной комиссии (такие как Д.Ш.Б. Сонье, П. Бодлэн, Ф.Г. Байи де Монтион, Ф. Вебер) прожили еще долгую жизнь[701], они, по-видимому, не оставили воспоминаний; неизвестны и их письма.

Состав комиссии был следующий. Председатель — бригадный генерал Жан Доэр (Lauer) (1758–1816), начальник жандармерии и главный судья Великой армии. Члены комиссии: бригадный генерал и полковник гвардии Клод Этьен Мишель (Michel) (1772–1815), командующий 2-й бригадой 3-й гвардейской пехотной дивизии[702]; бригадный генерал Луи Шарль Бартелеми Сонье (Saunier) (1761–1841), командующий жандармерией 1-го армейского корпуса[703]; майор гвардии (полковник) Пьер Бодлэн (Bodelin) (1764–1828), командующий полком фузелеров-гренадеров Молодой гвардии; штабной полковник Луи Ноэль Жозеф Тери (Thery) (1769–1812), состоявший в Главном штабе армии[704]; шеф эскадрона отборных жандармов Жанэн (Janin). В качестве императорского прокурора выступал бригадный генерал Франсуа Гедеон Байи де Монтион (Bailly de Monthion) (1776–1850), помощник начальника Главного штаба. Место докладчика занял шеф эскадрона жандармерии Франсуа Вебер (Weber) (1773–1844), командующий силами поддержания порядка в Главной квартире армии. Кроме того, в процессе в качестве письмоводителя участвовал Жуве де Гибер, унтер-офицер жандармерии.

Слушалось дело о пожарах в г. Москве 14, 15, 16, 17 и 18-го сентября 1812 г. После чтения бумаг докладчиком Вебером[705] привели обвиняемых числом 26. Особо подчеркивалось, что их «привели свободно, без оков». Комиссия выслушала доказательства, затем самих обвиняемых. В тексте постановления совершенно не говорится, что именно отвечали обвиняемые, но Шамбрэ утверждает, что некоторые из них заявили, что разводили огонь по приказу, не желая или будучи не в состоянии большего объяснить; другие говорили, что делали это по приказу агентов полиции[706].

Обвиняемым приносили «разные вещи, употребляемые к зажиганию, как то фитили, ракеты, фосфорные замки, серу и другие зажигательные составы, найденные частью при обвиненных, а частью подложенных нарочно во многих местах». Как можно понять, далее комиссия совещалась, принимала постановление и выносила приговор уже без обвиняемых, при закрытых дверях.