1812 год в жизни А. С. Пушкина

Внука Екатерины, то есть царя Александра I, славословили по всей Европе: северный Агамемнон, царь царей, император Европы, спаситель Вселенной, ангел мира, а пятнадцатилетний поэт почему-то восторга по отношению к государю не испытывал, и этот фрагмент благоразумно убрал из стихотворения. Через пять лет внёс ещё две правки, касающиеся царя. 11-я строфа стихотворения заканчивалась призывом к жертвенности: «За веру, за царя!». В новой редакции стало: «За Русь, за святость алтаря!». В предпоследней строфе также опущено упоминание о царе. Было: «Ну что я зрю? Герой с улыбкой примиренья…» Стало: «Но что я вижу? Росс с улыбкой примиренья…» За пять лет отношение Пушкина к царю изменилось кардинально. Но что интересно, уже в пятнадцать, в апогее славы Александра, личность его не вызывала восторга у юного поэта, не вдохновляла его как барда славянской дружины и сотни (если не 1 000) менее известных поэтов.

Наполеон, враг России и её обитателей, для юного поэта – «тиран», «вселенский бич», царь, «венчанный коварством и дерзостью», и вполне закономерно постигшее его возмездие:

Где ты, любимый сын и счастья и Беллоны,
Презревший правды глаз и веру, и закон,
В гордыне возмечтав мечом низвергнуть троны?
Исчез, как утром страшный сон.

Образ завоевателя формировался у отрока, переходившего в юношеский возраст, под влиянием сатирической литературы, изобиловавшей в 1812–1815 годах. В памфлетах французский император изображался тираном и злодеем, не признающим ни Божеских, ни человеческих законов; вся его жизнь – череда преступлений, завершившихся для удовлетворения ненасытного властолюбия и других порочных страстей. Непомерное властолюбие, лицемерие, тиранство, агрессивность, цинизм и беспринципность – вот памфлетный портрет Наполеона. Конечно, подросток, вооружённый такими «знаниями», не мог отойти от них.

…Российский монарх, скромничавший на родине, отнюдь не был равнодушен к обрушившейся на него славе.

Он был тщеславен. Зная о том, что многие из его окружения считают победу над Наполеоном простым везением, а не результатом военных талантов государя, он как-то не выдержал и кольнул генерала А. П. Ермолова (а в его лице всех злоязычников):

– Ну, Алексей Петрович, что теперь скажут в Петербурге? Ведь, право же, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали за простачка?

Нет, простачком Александр I не был. Наполеон называл его византийцем, то есть лживым и коварным противником. Но и талантами полководца царь не блистал, хотя мнил себя таковым.

«Сто дней». В начале весны 1815 года Наполеон преподнёс всей Европе сюрприз. Оставив Эльбу, охранявшуюся англичанами, он с тысячью гвардейцев высадился на южном берегу Франции. Без единого выстрела с чьей бы то ни было стороны дошёл до Парижа и 8(20) марта вновь занял престол Франции. Возвращение императора простой народ встречал с ликованием, а коронованные правители Европы были в панике. Стремительный поход сверженного «узурпатора» на столицу Франции получил название «Полет орла». Известие о нём распространялось с быстротой молнии, и уже к концу марта Пушкин откликнулся на него большим стихотворением «Наполеон на Эльбе». Она состоит как бы из двух фрагментов: размышлений отверженного воителя о превратностях судьбы и его планах:

О счастье! Злобный обольститель,
Средь бурей тайный мой хранитель
И верный пестун с юных дней!
Давно ль неведомой стезёю
Меня ко трону ты вело

И скрыло дерзостной рукою

В венцах лавровое чело!
Давно ли с трепетом народы
Несли мне робко дань свободы,
Знамёна чести преклоня;
Дымились громы вкруг меня,
И слава в блеске над главою
Неслась, прикрыв меня крылом?

Размышления о эпическом прошлом приводят губителя народов к мысли, что не всё потеряно и надо ещё раз положиться на судьбу:

О скоро ли, напенясь под рулями,
Меня помчит покорная волна
И спящих вод прервётся тишина?

Молодой поэт не сомневался в том, что с бежавшим императором предстоит тяжёлая борьба, которая обойдётся Европе в десятки тысяч жертв:

И вспыхнет брань! За галльскими орлами
С мечом в руках победа полетит,
Кровавый ток в долинах закипит,
И троны в прах низвергну я громами
И сокрушу Европы дивный щит!..

Ради чего? Вот какой ответ на этот вопрос вкладывает Пушкин в уста «бича Европы»: