1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского

Витгенштейн стал народным героем, и любой мало-мальски нелестный отзыв о нем оскорблял патриотов. Косынкин побагровел и, казалось, вот-вот с кулаками кинется на полковника. Парасейчук хотя и сидел красный как вареный рак, но не предпринимал никаких попыток упредить возможное нападение, показывая тем самым, что оппонент его лишь хорохорится и весь его пыл уйдет в пар. Полковник заговорил, и в голосе его зазвучали примирительные нотки:

— Ну, поймите же, милостивый государь, я ничуть не умаляю заслуги графа. Но, видите ли, невозможно оставаться на месте, если вся армия отступает! Корпус Витгенштейна попросту окажется в окружении…

— В окружении?! — закричал Косынкин. — А Кутузов? Про Кутузова забыли? Князь со дня на день прибудет в войска! И мы начнем наступать!

— Ну, дай то Бог, дай Бог, — промолвил Парасейчук.

И было видно — он не верил, что с назначением Кутузова что-то изменится. Однако Косынкин слова полковника расценил как свою победу, успокоился и вдруг выдал нечто совершенно неожиданное:

— А генеральное сражение двадцать шестого августа произойдет.

— Откуда вы это взяли? — вскинул брови полковник.

Я был удивлен и ждал объяснений.

— Число Зверя, — сказал Косынкин. — День двадцать шестой месяца восьмого. От двадцати шести отнять восемь будет восемнадцать. А восемнадцать состоит из трех шестерок. Шестьсот шестьдесят шесть — число Зверя.

— Ну это уж совершенно пустые рассуждения! — Парасейчук взглянул на Косынкина с подозрением.

— Ничуть не пустые, — с легкой обидой откликнулся надворный советник.

— Видите ли, тут как посчитать. С натяжкой можно любой день назвать роковым. И десятое августа. А что? Десять плюс восемь — тоже восемнадцать, в котором, как вы сказали, три шестерки. Или попросту восемнадцатое августа…

— Да, вы совершенно правы, — неожиданно согласился Косынкин. — А я и не говорю, что двадцать шестое августа единственный день Зверя в году. Между прочим, этот год целиком год Зверя…

— Конечно, конечно, — согласился полковник. — Одна тысяча восемьсот двенадцать. Восемнадцать — двенадцать. Один плюс два будет три. Именно столько шестерок в числе восемнадцать.

— Так что и десятое августа, и восемнадцатое могли бы стать роковыми. Но десятое августа уже позади. Восемнадцатое? Дай Бог, к этому времени Кутузов доберется до армии. Тоже не подходит. Но от него ждут немедленных действий. Так что двадцать шестое августа — самый подходящий день. Вот увидите, в этот день и случится генеральное сражение.

— А что же не второго сентября? — с сарказмом спросил полковник Парасейчук. — Дважды девять — опять-таки восемнадцать.

— А второго сентября еще что-нибудь случится, — сказал надворный советник.

Я и не заметил, как заслушался их болтовней, словно думал найти в подтасовках с числами здравый смысл. Но кое-какая польза все-таки была — этот вздор примирил полковника и надворного советника.

— Ладно, господа, довольно! — сказал я. — Чьи это кони внизу?

— Ваши, вы же просили верховых лошадей, — с чувством исполненного долга ответил Вячеслав Сергеевич.

— Хорошие скакуны? — спросил я.

— Ростопчинские! — с гордостью сказал Косынкин.

— Что ж, надеюсь, ростопчинские жеребцы найдут дорогу к графу Ростопчину, — промолвил я и повернулся к полковнику Парасейчуку. — Вы готовы, сударь?

— Я?.. Готов!

Парасейчук поднялся из-за стола, физиономия его приобрела растерянное выражение.

— Что-то не так? — спросил я.

— Позвольте… по поводу жеребцов… — промямлил полковник.

— Мы потеряли много времени в Петербурге, — сказал я. — Верхом хоть как-то наверстаем упущенное.

— Верхом? До Москвы? — полковник выпучил глаза. — Это же семьсот верст! Мы сотрем себе задницы до костей!.. Простите, ваше сиятельство! С уст сорвалось!

— Ага, милостивый государь! — злорадно воскликнул Косынкин. — А как же французы?! От самого Парижа только что до Москвы не доскакали! И задницы, как вы изволили выразиться, не стерли!

Вячеслав Сергеевич смотрел на Парасейчука с превосходством, еще раз почувствовав себя победителем в споре.

— При чем здесь французы?! — буркнул полковник. — Видите ли, я совершенно не готов проделывать верхом столь дальние поездки. Я рассчитывал, что мы поедем в коляске.

— Ваше сиятельство, возьмите меня с собою! Непременно буду полезен вам, — едва не взмолился Косынкин.

— Да как же вы будете полезны, если вы даже не знаете о цели моего путешествия? — удивился я.

— Знаю! Знаю! — воскликнул Вячеслав Сергеевич, уверенный, что обрадует меня своей осведомленностью. — Вы едете арестовывать французского шпиона! Парасейчук мне рассказал!

Я взглянул с возмущением на полковника, и тот совершенно стушевался под моим взглядом.

— Вот что, — принял решение я, — если поездка верхом вам не по силам, отправляйтесь в Москву на перекладных ^[20].

— Но это неправильно, — промолвил полковник и бросил недовольный взгляд на Косынкина.

— Вячеслав Сергеевич, — попросил я надворного советника, — ступайте, готовьте лошадей.

Косынкин попрощался с полковником и ушел.

— Мы договаривались действовать сообща, — обиженным тоном произнес полковник Парасейчук.