1812. Обрученные грозой

Ольга сообщала также, что Катрин Кедрина приехала в Петербург, а бригада ее мужа с недавнего времени прикомандирована к корпусу Палевского.

«Катрин тому весьма рада, поскольку Григорий Ильич находится в дружеских отношениях с графом. Конечно, она крайне переживает за мужа — ведь корпус Палевского всегда сражается на самых опасных и трудных участках военных действий. Вместе с тем Поль является одним из самых разумных и умелых военачальников; в отличие от многих других он не отдает бессмысленные приказы и просто так не рискует жизнью своих подчиненных. Кстати, о боевых подвигах генерала Палевского в Петербурге уже ходят легенды и, говорят, на него готова очередная реляция[23].

Катрин также с облегчением узнала, что у Вас все благополучно».

«Любопытно, что рассказывает Катрин Ольге о моих взаимоотношениях с Палевским?» — подумала Докки, поднялась с кресла и возбужденно заходила по террасе.

— Что дома случилось? — поинтересовался Афанасьич, появившись на террасе.

— Все живы и здоровы, — пробормотала она. — Все то же самое.

Но Афанасьич не уходил. Видя, в каком взволнованном состоянии пребывает его барыня, он ждал разъяснений и получил их.

— Весь Петербург перемывает мои кости с подачи Мари и Алексы!

— Пускай перемывают, ежели им делать нечего, — ответил он. — Стоит из-за того так дергаться?

— Они всем говорят, что я их бросила! — воскликнула Докки.

— Вещи, что ль, чтоб их бросать? — насупился слуга. — Меньше в голову берите, целее будете.

— О, зачем только я поехала в эту Вильну?! — в сердцах простонала Докки, но тут же осеклась. Ведь именно там она познакомилась с Палевским, и с ее стороны было бы глупо сетовать на это. Что ни произойдет в будущем, она никогда не пожалеет, что судьба свела ее с ним. Более страшило то, что этого могло никогда не произойти.

— Бесполезное занятие жалеть о том, что уж случилось, — у Афанасьича, как всегда, на все был ответ.

Докки согласно кивнула и опять уселась в кресло, понимая, что ей не стоит обращать внимания на досужие разговоры. Свет всегда питался сплетнями и находил в том немалое удовольствие. Все ссоры, скандалы, семейные неурядицы моментально становились известны; многие замужние дамы и вдовы имели любовников и не скрывали этого, а мужчины запросто появлялись в обществе со своими очередными пассиями, при условии, разумеется, что их избранницы принадлежали к высшему свету. Такое положение вещей никого не смущало, и в первую очередь тех, кто стал предметом обсуждения — это отнюдь не мешало им вести тот образ жизни, какой их устраивал.

По сравнению с великосветскими скандалами, разводами, разъездами, внебрачными детьми и любовными связями, тот факт, что Ледяная Баронесса в Вильне удостоилась ухаживаний графа Палевского, был для обывателей событием любопытным, но ничуть не из ряда вон выходящим. Ее же отъезд из Вильны и вовсе не являлся предосудительным, как бы Мари и Алекса ни пытались его обставить. Если бы она покинула город вместе с Палевским — это было бы для света куда занимательнее. Но, учитывая, что он остался в Вильне, а она уехала одна, интерес общества к новой сплетне должен был быстро угаснуть.

Докки собрала письма и отправилась в библиотеку. В коротком ответе матери она сообщила, что ее отъезд из Вильны был запланирован и вызван делами в полоцком поместье, и что Алекса — вполне взрослая женщина, которая уже давно должна была научиться отвечать сама за себя, а не рассчитывать на ее помощь, тем более зная о надвигающейся войне. Для Мари также была составлена сухая записка, в которой выражалась формальная радость по поводу благополучного прибытия в Петербург. Зато в письме Ольге Докки насмешливо описала свое пребывание в Вильне в обществе родственниц и их нападки на нее из-за знакомства с Палевским.