1812. Обрученные грозой

— На север куда-то ж, аль на восток, — отозвался другой раненый, с замотанными бинтами головой и плечом.

— А то, — сказал первый. — Слышь-ка, французы как сегодня оплошали. Ну, пущай смотрят да учатся, как малыми силами можно распорядиться, да пример порядка и дерзости показать…

— Я с вашим Че-Пе на дуэли чуть не подрался, — вдруг со смешком прервал солдата Швайген и посмотрел на враз встревоженную Докки.

— Глупости какие! Вот выдумали — дуэль! — выдохнула она.

— А че ж не подрался, ваше благородие? — поинтересовался раненый.

— Он принес мне свои извинения, — сообщил своим слушателям барон и лукаво улыбнулся Докки.

— А, ну тогда ладно, — сказал солдат. — Коли извинился. Это вам, ваше благородие, повезло. Не хотел бы я с Че-Пе состязаться.

— После того, как генерал меня так жестоко разлучил с вами, — пояснил Швайген, обращаясь к Докки, которая никак не могла представить Палевского, извиняющегося перед бароном. Он мог попросить прощения у дамы, но совсем другое — все эти мужские самолюбивые дела. «Неужели он решил уйти с пути Швайгена и не мешать ему за мной ухаживать? — мысленно ахнула она. — Неужели это было связано с приездом в Вильну юной Надин?!»

Предположить, что он все же женился в оставшиеся до начала войны дни, было трудно, но не невозможно. Найти попа да обвенчаться можно и за пару часов. Докки старалась не вспоминать об ангелоподобной графине, но теперь слова Швайгена воскресили в ее памяти разговоры о якобы невесте Палевского. «Если Катрин и показалось, что сговора не было, все же она не может наверняка этого знать», — мрачно подумала Докки.

— Он сказал, что был неправ, столь резко отсылая меня, — пояснил Швайген, — поскольку офицеры его корпуса, конечно же, должны обладать светскими манерами, что обязывает их непременно приветствовать знакомую даму, даже если она встречена ими во время исполнения служебных обязанностей.

— О! — только и нашлась что сказать Докки, пораженная столь витиеватыми извинениями Палевского, более похожими на издевку.

«Не понимаю, — подумала она. — Получается, он вовсе не отказывался от меня… Впрочем, то, что он принес извинения барону, ни о чем не говорит…»

— Вот так закрутил! — хихикнул первый раненый, внимательно слушавший разговор Швайгена с Докки. — Он порой такое скажет, что сразу и не поймешь.

— А вы уехали, и так неожиданно, — говорил Швайген, не обращая внимания на словоохотливого соседа.

— Я предупреждала вас, что дела меня требуют в поместье, — мягко сказала Докки.

— Да, но я был ужасно огорчен вашим отсутствием, — сказал он и скривился, поскольку телегу сильно тряхнуло на выбоине.

Докки тоже невольно поморщилась, переживая за барона, который, верно, испытывал сильную боль.

— Вы плакали, — вдруг сказал он. — У вас глаза покраснели.

— Я испугалась, когда увидела сражение, — призналась Докки. — И очень переволновалась.

— Да, зрелище не для женских глаз, — согласился Швайген.

— Скажите, а вы случайно не знаете, как мои родственницы? Успели ли они выехать из Вильны?

— Я заезжал к ним — они как раз собирались покинуть город. Это было на следующий день после известия о переходе французами границы.

— Ну, слава богу! — обрадовалась Докки. — Я так волновалась…

Вскоре на дороге появились кавалерийские части, отступающие от реки. Отряды догоняли и объезжали повозки, некоторые офицеры, завидев полковника, подъезжали справиться о его самочувствии. Из их разговоров Докки, все еще ехавшая рядом с телегой, узнала, что сражение закончено, что все перебрались через реку, мост взорван, и артиллерийская рота, прикрывавшая отход войск и палившая по неприятелю с другой стороны реки, также отходит.

— Они только орудия стали подкатывать, чтоб по нашим пушкарям бить, ну те и свернулись быстро, как Че-Пе велел. Сзади идут, — рассказывал один молодой гусарский офицер. — Французы на бивуаки становятся за полем, дальше не пошли. Шерстнев с эскадроном их на этой стороне караулит.

— Потерь много? — спросил Швайген.

— Нет, терпимо, — отвечал ему офицер, покосившись на Докки. — Французы куда больше понесли.

Потом подъехал другой офицер, третий. Докки обратила внимание, что они все были возбуждены и веселы, оживленно обмениваясь впечатлениями о проведенном бое, о том, как они гоняли французов, отступали и вновь бросались в атаку.

«Неужели им не страшно? — думала Докки, наблюдая за довольными лицами военных, которые с жаром обсуждали сражение, шутили и смеялись. — Неужели они действительно испытывают это странное упоение смертельной опасностью, или то лишь напускная бравада, которая позволяет им скрывать собственные страхи?»

Только что все эти теперь улыбающиеся люди сражались с врагом, проливали кровь, гибли, чудом спасались и сейчас отступали, преследуемые огромной неприятельской армией. Было невозможно объяснить то веселье, какое, видимо, находили в этой ситуации офицеры, солдаты и даже раненые, которые кривились, стонали от боли, но вместе с тем пребывали в непонятном для Докки радужном настроении.