1812. Обрученные грозой

— Выражалось мягче, но суть сводилась к одному: выбор как места для лагеря, так и сами укрепления не могли быть плодом здравого ума. Я там был и видел все невыгоды постройки. Позади укреплений находится река, а вокруг леса, где французам — если они вообще захотят устраивать там сражение — удобно будет сосредоточить свои войска, окружить и осадить нашу армию, которая окажется в ловушке. С ближайших возвышений территория лагеря полностью просматривается, сообщения внутри затруднены — словом, наихудшего для нас места сражения выбрано быть не могло. К тому же лагерь находится в стороне от стратегических направлений, и ежели Бонапарте решит пойти на Петербург или Москву, то легко обойдет его.

— Но зачем же тогда наша армия туда отходит?

— Так решил государь, — скупо ответил Палевский и похлопал своего коня по шее, чуть взъерошив его гриву у холки. Докки невольно покосилась на его сильную, чуткую руку в перчатке, ласкающую коня, и вспомнила, как приятно было ей чувствовать его прикосновения.

«Да что же это со мной творится? — смятенно думала она. — Мне мало быть в его обществе. Я мечтаю оказаться в его объятиях, хочу, чтобы вот эти руки обхватили меня и прижали к своей груди, а вот эти губы — целовали…»

Она покраснела от своих мыслей и испугалась их. Чтобы успокоиться и сосредоточиться на разговоре, Докки перебрала повод уздечки, с некоторым трудом вспомнила, о чем они беседуют, и сказала:

— После Аустерлица стало понятно, что его величество… хм… далек от военного искусства. Многие считали, что он более не будет вмешиваться в дела армии.

— Мы все на это надеялись, — признался Палевский. — Но государю нравится быть с войсками, мало того, он считает это своим долгом, а в итоге получается сумятица и полная неразбериха. По советам или предположениям своего окружения его величество дает войскам диспозиции, невозможные или ошибочные на данный момент, в то же время военный министр, который вроде как является командующим армией, не зная об этих приказах, отдает другие распоряжения, противоречащие предписаниям государя. Я то и дело получаю от одного и другого указы, по которым должен совершать противные друг другу действия. Недавно государев адъютант привез мне предписание отправиться в местечко, отстоящее на несколько десятков верст в стороне от пути следования армии. В нем было расписано к какому дню и даже часу я должен туда прибыть, хотя не объяснялось, зачем мне следует туда идти и что там делать. Барклай-де-Толли, напротив, оставил меня в арьергарде для сдерживания французов, чтобы у нашей армии было время дойти до Дриссы.

— И что же вы предприняли? — спросила Докки, пораженная хаосом в руководстве войсками.

— Написал государю, что, желая в точности исполнить его волю, двигаюсь по указанному маршруту, — усмехнулся Палевский. — Но просил при этом прислать кого-то на мое место ввиду близости неприятеля, а также дать указания, каким образом мне следует поступить, ежели противник не останется на месте и не продолжит идти по следу отходящей армии, а начнет преследовать меня. После этого его величество отдал мне новое распоряжение, оставляя меня на той позиции, которую я занимал.

— Как вы искусно вышли из положения! — невольно восхитилась Докки. — У вас явные дипломатические способности.

— Приходится приспосабливаться, — рассмеялся он. — Без дипломатии не продержишься. Нужно исполнять волю государя, приказы командующего и при этом помнить о французах, которые идут следом, и рассчитывать свои силы. Но я рад, что вы оценили мои скромные успехи на дипломатическом поприще. Если бы вы еще отдали должное и некоторым другим моим достоинствам…

— Да уж, скромность точно не относится к числу ваших добродетелей, — фыркнула Докки.

— Скромность у мужчины, да еще и солдата? — он насмешливо изогнул бровь. — Побойтесь Бога, madame la baronne. Хорош бы я был, если б робел, жеманничал и краснел по каждому поводу.

«Это было бы ужасно, — мысленно признала Докки, поймав его лукавый взгляд. — Вернее, это был бы совсем другой человек, который, несмотря на интересную внешность, вряд ли привлек бы мое внимание, как и внимание множества других женщин. Его дерзость и самоуверенность, подкрепленные острым умом и ощутимой властностью, притягивают меня куда больше, нежели любезное обхождение, деликатность или угодливая назойливость прочих. Хотя Рогозин, например, тоже отличается редкой самоуверенностью, но князю недостает ни ума, ни вот этого до мозга костей мужского духа, характера, который в изобилии присутствует у Палевского. Потому Рогозин вызывал лишь раздражение, в то время как сила и обаяние Палевского опутывают и влекут за собой, и я не нахожу в себе ни сил, ни желания им противиться…»

Она посмотрела в его манящие ясные глаза, устремленные на нее, отчаянно желая знать, о чем он сейчас думает, улыбнулась и сказала:

— Тогда будем считать, что отсутствие в вас скромности — ваше немаловажное достоинство.