1812. Полководцы Отечественной войны

Главная часть «московской добычи» Наполеона составила несколько десятков подвод (по одним источникам – двадцать пять, по другим – около сорока) и состояла из утвари соборов Кремля, старинного оружия, предметов искусства и драгоценностей. Часть изделий из драгоценных металлов была перелита в слитки. Для этого в Успенском соборе Кремля были оборудованы плавильные печи. Адъютант генерала Нарбонна де Костелан вспоминает, как французы «забрали и расплавили серебряную утварь кремлевских церквей, пополнив этим кассу армии». Плавильные горны работали и в других местах города.

Упоминания о «московской добыче» можно встретить в мемуарах многих французских участников кампании 1812-го года.

Офицер Маренгоне: «Наполеон велел забрать бриллианты, жемчуг, золото и серебро, которые были в церквах. Он велел даже снять позолоченный крест с купола Ивана Великого. Велел вывезти все трофеи Кремля. Ими нагрузили 25 телег».

В эти дни М. И. Кутузов в одном из приказов отмечал: «Неприятель в бегстве своём оставляет обозы, взрывает ящики со снарядами и покидает сокровища, из храмов Божиих похищенные»

Известно, что после ухода Наполеона из Москвы много ценных вещей было найдено на территории Кремля. Бесценные для русских иконы французы бросали на землю, срывая с них лишь оклады. Нашлись бронзовые двуглавые орлы с кремлёвских башен, большой крест с колокольни Ивана Великого.

Есть версия, что Наполеон, не имея возможности вывезти такое количество ценностей, решил утопить сокровища в окрестных болотах, благо, их там имеется большое количество.

Невыученный урок

Наполеоновский план русской кампании по-разному оценивается в многочисленных исследованиях и комментариях. Вот мнение Клаузевица: до сих пор планы всех войн Наполеона сводились к тому, чтобы разбить и уничтожить армии противника, завладеть его столицей, загнать правительство в самый глухой уголок страны и при первых признаках паники получить мир. Но именно это не получилось в России! Более того, Наполеон допустил ошибку, сделав ставку на слабость характера царя, на растущее противоречие между Александром и его генералами и высокопоставленными гражданскими чиновниками.

Недооценив суровость русской зимы, Наполеон начал военные действия в июне, опоздав на шесть недель. Он пробыл месяц в Вильно, «совершив самую большую ошибку в своей жизни», считал участник тех событий, впоследствии военный теоретик и историк генерал Жомини.

Клаузевиц пишет, что император потерял 32 дня в Москве, тем более что провёл там три вечера за разработкой положения о… театре «Комедии Франсез»!

«Всё пошло плохо, потому что я слишком долго задержался в Москве, – скажет Наполеон Коленкуру, – Если бы я вышел из неё через четыре дня, как и наметил, увидев пожар, Россия бы погибла…»

Наполеон пришёл в Москву со 100 тысячами солдат, тогда как, по оценке Коленкура, ему надо было иметь вдвое больше. Это кажется верным – но только теоретически. Что стало бы с армией их двухсот тысяч человек после пожара в Москве? Где бы они нашли провиант? Мнения на этот счёт расходятся.

Великая Армия была интернациональной: в её рядах были поляки, итальянцы, неаполитанцы, хорваты, бельгийцы, швейцарцы, баварцы, саксонцы, вюртембержцы, баденцы, северные немцы, голландцы. Были в ней вспомогательные корпуса австрийские и прусские, было несколько тысяч испанцев, ненавидевших Францию и её монарха. Это было сборище солдат разных национальностей, говоривших на разных языках, имевших разные религии, привычки, традиции.

Кроме того, большинство командовавших армиями прославленных маршалов и генералов не одобряли войну на краю света, наполеон же считал, что со взятием Москвы война закончится. Он недооценил энергию и упорство русского народа, армии, царя.

Вскоре после вступления в Москву Наполеон направил Александру I письмо, заканчивавшееся словами, считая, что на этом война окончилась:

«Я воевал против Вашего Величества без враждебности. Одно Ваше слово до или после большого сражения остановило бы мой поход, и я даже принёс бы Вам в жертву выгоды вступления Москву. Если Ваше Величество ещё сохранило остатки прежних чувств ко мне, то Оно благосклонно прочтёт это письмо. Во всяком случае, Оно может быть мне только благодарно за сообщение о происходящем в Москве…»

Царь не ответил, ведь он уже сказал полковнику Мишо: «Мира с Наполеоном не будет! Он или я! Я или он!» Это письмо царь дал прочесть графу Левенхельму, шведскому послу, и проинформировал о нём наследного принца Бернадота, прибавив: «В нём – одно пустое хвастовство».

Бельгийский историк Бернар задал вопрос: «Как он мог надеяться на разрешение, в условиях России, проблемы снабжения продовольствием такого количества войск, передвигавшихся по нищей, разорённой стране?»