1812. Великий год России<br />(Новый взгляд на Отечественную войну 1812 года)

Флигель-адъютант Александра I Чернышев — племянник екатерининского фаворита А.Д. Ланского, придворный фат и дамский угодник — вкрался в доверие к лицам из ближайшего окружения Наполеона (сестра императора, красавица Полина Боргезе, по некоторым сведениям, «далеко не была равнодушна к его ухаживаниям»: 7. Т. 3. С. 43) и сумел понравиться даже самому императору. Хотя он начал шпионить в Париже уже после того, как был подкуплен и задействован в качестве русского резидента (под кличками Кузен Анри и Анна Ивановна) бывший министр иностранных дел Франции кн. Ш.-М. Талейран, деятельность Чернышева нисколько от этого не теряла, ибо «он узнавал такое, что Талейрану и присниться не могло» (32. T. 11. С. 97): например, мобилизационные планы Наполеона, а главное, «tableau g'en'eral» (общую роспись) войск Франции и ее союзников по всей Европе с обозначением численности каждого полка — «секретнейший и наисвященнейший документ, в котором хранилось военное счастье Франции» (7. Т. 3. С. 319; 26. T. 1. Ч. 2. С. 182–240; Т. 2. С. 300–357; Т. 6. С. 2–42; Т. 8. С. 2–21). Подкупив писца французского военного министерства М. Мишеля, Чернышев получал от него копии «tableau g'en'eral» раньше, чем подлинник доставлялся Наполеону (подробно об этом и о судьбе Мишеля см.: 7. Т. 3. С. 315–322, 382–386, 398).

Разведывательная деятельность А.И. Чернышева, безусловно, была полезной для России. Однако, расточая хвалу по адресу «замечательного разведчика» и «блестящего офицера русской гвардии» Александра Чернышева[220], нельзя забывать о том «нравственном омерзении», которое он возбуждал в окружающих как царский холуй, «величайший подлец и негодяй» (73. С. 491; 32. Т. 7. С. 457)[221], и о его дальнейшей карьере как палача декабристов, садистски распоряжавшегося казнью их вождей[222].

Не менее успешно, чем разведка, действовала в преддверии войны 1812 г. русская дипломатия. Она выведала, что Швеция предпочитает ориентироваться на соседнюю Россию, а не на далекую Францию. Граница с Россией была для Швеции единственной континентальной границей. Со всех других сторон ее защищали от французов море и английский флот. Потерю же Финляндии Швеция предполагала компенсировать захватом Норвегии, на что соглашалась Россия. Что же касается Бернадота, то он с давних пор, еще когда служил под наполеоновскими знаменами, ненавидел Наполеона (хотя получил от него все: маршальский жезл, княжеский титул, даже шведский престол), так как сам метил в «наполеоны», а Наполеона не прочь был бы сделать своим Бернадотом. Используя все это и льстя Бернадоту как «единственному человеку», способному сравниться с Наполеоном и «превзойти его военную славу» (5. Т. 6. С. 503), царизм добился заключения 5 апреля 1812 г. русско-шведского союзного договора, по которому Швеция обязалась помогать России в борьбе с Францией, а Россия — «обеспечить присоединение Норвегии к Швеции» (Там же. С. 324–325, 548–550).

Почти одновременно с этой дипломатической викторией на севере царизм одержал еще более важную победу на юге. В затянувшейся войне с Турцией русская армия под командованием М.И. Кутузова 4 июля 1811 г. выиграла сражение под Рущуком, а 14 октября — у Слободзеи. Турки вынуждены были пойти на мирные переговоры, но тянули время, зная, что Наполеон готовится напасть на Россию. В середине мая 1812 г., когда они все еще торговались об условиях, к Александру I приехал граф Л. Нарбонн. Кутузов тут же изобразил перед турецким султаном вояж Нарбонна как миссию дружбы и убедил султана в том, что если уж непобедимый Наполеон ищет дружбы с Россией, то ему, побежденному султану, сам аллах велит делать то же (32. Т. 7. С. 466). Султан согласился и 28 мая приказал своему верховному визирю подписать с Кутузовым Бухарестский мирный договор (9. Т. 6. С. 412–417), благодаря которому Россия высвободила для борьбы с Наполеоном 52-тысячную Дунайскую армию и еще приобрела Бессарабию.

Таким образом, замысел Наполеона об изоляции России и одновременном ударе на нее с трех сторон силами пяти держав был сорван. Русская дипломатия перед самым нашествием сумела обезвредить двух из пяти предполагавшихся противников. Фланги свои Россия успела обезопасить.

Столь выдающаяся двойная победа русской дипломатии — и на севере, и на юге — превзошла все ожидания царизма. Александр I на радостях спешил «торжественно принести благодарение» не дипломатам своим, не Кутузову, а «Творцу всех благ» — Господу Богу (14. С. 7).

Зато Наполеон был вне себя от досады и гнева, посчитав случившееся (для него тоже помимо всех ожиданий) противоестественным. «Неслыханная вещь! — восклицал он. — Две державы, которые должны потребовать все обратно у русских, становятся их союзниками как раз тогда, когда представляется прекрасный случай вновь завоевать потерянное» (19. С. 121). Особенно негодовал он на турок, по адресу которых «истощил весь словарь французских ругательств» (32. Т. 7. С. 780).