После сражения при Лимоне Ожеро, получивший подкрепления из Каталонии[730]
, в принципе, мог бы дать на следующий день еще одно сражение за Лион, но предпочел решать этот вопрос на совещании с участием сенатора и чрезвычайного эмиссара в Лионе графа Ж.-А. Шапталя, префекта Роны П.-М. Тайепье графа Бонди, мэра маркиза Андрэ д’Альбона, помощников мэра Сэнневиля и Варакса, главного комиссара полиции. Сдача Лиона пагубно сказалась бы на моральном состоянии войск и на умонастроениях в соседних департаментах, авторитет союзников бы вырос. Маркиз А. Альбон (известный так же как граф Андрэ Сюзанн) был страстным роялистом, но все же согласился на пост мэра: теперь он умолял избавить горожан от тех бедствий, что неизбежно повлекут за собой сопротивление и штурм города[731]. Сэнневиль и Варакс поддержали его. Варакс при этом заявил, что в городе есть «внутренние враги» и, в случае бомбардировки или осады Лиона союзниками, возможны беспорядки[732]. Как в этой связи подметил Т. Альборд, буржуа были утомлены и раздражены, война угрожала их богатствам и их детям: «только народ сохранял энтузиазм и веру»[733]... На совещании приято решение войскам Лион оставить. Ночью началась эвакуация, приказом полицейского комиссара гражданам запрещено было в этот момент покидать свои дома. К утру 21 марта в Лионе уже не было ни одного французского солдата[734].21 марта в 3 утра принцу Ф. Гессен-Гомбургскому сообщили, что французские войска оставляют Лион[735]
. Мэр Лиона отправил в его штаб-квартиру представителя своего муниципалитета - президента администрации госпиталей и бывшего мэра графа Фаргю с просьбой не проявлять к горожанам враждебность[736].Р. Зинц опускает некоторые подробности, констатируя: в 9 часов утра мэр вручил принцу Ф. Гессен-Гомбургскому ключи от города, а в 11 утра союзники вступили в Лион. Часть союзных войск отправилась преследовать французов, часть расположилась в городе и фа- бургах[737]
. Но в работе профессора лионского лицея Ф. Дютако мы найдем одну деталь о занятии союзниками Лиона, которой нет у Зинца: «В десять часов вооруженные пиками казаки вошли в город через ворота Сен-Клер и проскакали галопом до моста Морана. Остановившись на углу улицы Пюит-Гайо, они сигнализировали, что желают выпить и осушили одним махом графинчики с водкой, что им поднесли». Вслед за ними вскоре под звуки военного марша появились полки пехоты и кавалерии, на ратуше вывешено черножелтое знамя, вечером был музыкальный концерт...[738]Сам принц Гессен-Гомбургский не стал задерживаться в Лионе. В качестве гарнизона в городе оставлена дивизия Ф.Л. Вид-Рункеля. Префект Роны П.-М. Тайепье граф Бонди покинул город вместе с французскими войсками, поэтому Ф. Гессен-Гомбургский 26 марта назначил временным префектом Роны члена Генерального совета Жака Томаса Коттона (Cotton). Губернатором Лиона назначен бригадный генерал граф Ламезан-Салинс (Salins), гражданским и военным губернатором департаментов Роны и Соны-и-Луары стал барон Милиус. «Персональную ответственность» за порядок в городе возложили на мэра д’Альбона и его помощников, распространили прокламации союзников и январские приказы Шварценберга, в которых подчеркивалась умеренность условий оккупации и осуждались попытки французских военных и администраторов «ввести французов в заблуждение»[739]
. 22 марта граф д’Альбон получил приказ предоставить в 24 часа полный набор карт Кассини[740]. Невыполнение приказа каралось со всей строгостью военного времени. Мэр просил своих сослуживцев принести в мэрию все какие-либо имеющиеся у них карты местности. Предписано также, чтобы войска были расквартированы по домам жителей и им выдавали: утром стакан водки и суп, в обед полбутылки вина, суп, полливра мяса и овощи, на ужин - опять суп, мясо, овощи[741]. Мэр просил сограждан выполнять все требования оккупантов и избегать провокаций: кабаре положено закрывать в 8 вечера, а кафе - в 9 вечера[742].В застольных беседах постояльцев со своими хозяевами время от времени всплывала тема казаков. Так, мадам де Монвио, у которой квартировал «весьма галантный» молодой венгерский лейтенант, записала в своем дневнике от 28 марта, что за обедом «наш лейтенант» ей сообщил, о скором прибытии в округу до 30 000 русских. Мадам пишет, видимо, со слов венгерского лейтенанта: «Казаки не дисциплинированы, они не имеют униформы и одеваются, как крестьяне. Это страшные люди, не имеющие никакого образования, как и их командиры. Они никогда не заходят в города, останавливаясь в деревнях»[743]
.