1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов

Только 24 февраля 1814 г. Journal de l'Empire, преувеличив силы нападавших в три раза, а силы защищающихся преуменьшив в два раза, наконец-то сообщила о поступивших 21 февраля из Немура новостях: только после артобстрела, который длился с полудня до ночи, Немур 15 февраля открыл свои двери туче казаков; «шесть тысяч» казаков Платова заняли наш город, который защищало только «240 человек во главе с майором», и горожане познали «все виды насилия». Так, когда город был взят, «майора привязали к телеге и возили по всему городу, осыпая солдатскими оскорблениями». Journal de l'Empire и успокаивала, и склоняла граждан к сопротивлению казакам: «Эти презренные атакуют только, когда их тридцать против одного. Они боятся наших крестьян»[1250]. Последнее замечание относительно трусости казаков будет повторено в Moniteur от 7 марта 1814 г. со ссылкой на рапорт «муниципального совета» Немура[1251].

Но из публикации того же А.Ж. Дюмениля прямо следует, что информация, сообщаемая Journal de l'Empire, Moniteur и пересказываемая историками[1252], - не более, чем обыкновенное вранье.

Дюмениль писал: «…B тот момент, когда французский комендант направлялся, чтобы передать город в руки противника, перед тем уже предстал мэр, который хотел добиться для жителей гарантий безопасности». Обращаясь к генералу Платову, который уже прибыл на Парижский мост, он ему сказал, что репутация атамана идет впереди него и он знает о нем как о человеке благородном и щедром. Поэтому и просит оказать уважение по отношению к жителям и их имуществу, что придало бы мэру уверенности. Атаман пожал мэру руку и такие гарантии дал. Дюмениль подчеркивает дисциплинированность казаков Платова. По его свидетельству, верный своему обещанию атаман строго следил за дисциплиной: «…никаких осквернений жилищ, никакого грабежа не было». Жителям было приказано сдать все имеющееся у них оружие. На город наложена контрибуция серебром, объявлена реквизиция водки, сыромятной кожи, сукна, холстины, соломы, овса и сена для 10 000 лошадей. Но на практике «за исключением части фуража, хлеба, мяса, вина и водки, необходимых для пропитания войск в течение трех дней, больше никаких реквизиций не проводилось». Разве что самому мэру, который был торговцем тканями, пришлось расстаться по просьбе венгерского офицера (из отряда Турна) с несколькими штуками голубого и серого сукна[1253].

Дюмениль признал, что казачьи части Сеславина и Платова в течение тех 10 дней, что они находились в области Гатинэ, в целом старались поддерживать дисциплину, но, несмотря на это, все же принесли региону «много бед и несчастий». Но речь здесь идет не о каких-то грабежах и насилиях, а о тяжести для местных жителей обеспечивать реквизиции[1254]. Кому-то здесь не повезло, как небольшой коммуне Бордо, вынужденной в течение двух дней терпеть присутствие 400 человек врага, а затем в течение 20 часов еще полутора тысяч и, как следствие, «разоренной». Кому-то повезло больше, как коммуне Пюизо: один раз они доставили фураж казачьему пикету, вставшему на бивуак около местного кладбища, а больше никаких притеснений от них не испытывали[1255].

Расположившийся в Немуре Алликс 21 февраля опубликовал приказ, в котором, в частности, обязывал воссоздать для защиты города распущенную казаками Платова национальную гвардию с привлечением жителей соседних коммун. Под личную ответственность мэра полагалось в течение суток восстановить городские ворота. Реальным для исполнения из этих указаний было разве что восстановление ворот и палисадов, но как можно было без оружия и припасов защищать Немур, будь члены муниципалитета хоть трижды лично ответственны за это перед Алликсом, осталось не проясненным[1256].

Два дня, 20 и 21 февраля, простояв в Немуре, Алликс утром 22 февраля оставил этот город и в тот же день после полудня установил свою генеральную квартиру в Ферьер-ан-Гатине. Отсюда он писал мэру Немура, что ежедневно встречает на дорогах безоружных военных, поэтому тот, по возможности с помощью национальных гвардейцев, должен был арестовывать бродяг и дезертиров и под конвоем отправлять их в Фонтенбло[1257].

Не забыл Алликс и о пропаганде. Так, он уже из Сепо 23 февраля направил мэру Немура циркуляр, в котором предписывалось составить на имя муниципалитета Парижа и префекта Сены адреса с описанием бесчинств со стороны врага. С этими адресами следовало направить в Париж депутацию пылких и преданных патриотов. Эта депутация должна была бы красочно описать все зло, все насилия и грабежи, которые испытали жители коммуны. Из этих адресов должно было (!) стать ясно, что русские прямо говорили о своем желании захватить в Париже все самое ценное, город сжечь в отместку за Москву, а французскими женщинами и девушками заселить свои пустынные просторы. Алликс настаивал: «Я рассчитываю, господин мэр, на ваше рвение в этом вопросе, перешлите мне в Осер копию ваших адресов»[1258].