1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов

Прокламацию Сегюра, оглашенную перед шомонцами, упоминает, ссылаясь на Бошана, также генерал и французский историк Леон де Пьепап: император рассчитывал в сложившихся обстоятельствах на помощь жителей Верхней Марны и заверял, что он просит принести эти жертвы в последний раз. Л. Пьепап с генеральской прямотой при этом заметил: «К сожалению, эти прекрасные слова не добавили Э. Мортье ни одного солдата»[101]. Жолибуа со своей стороны так прокомментировал прокламацию Сегюра: в 1792 и 1793 гг. с народом говорили на языке свободы, в 1814 г. чрезвычайные комиссары не смогли забыть язык придворных: можно ли вообразить себе в подобной ситуации обращение более холодное, чем прокламация главного церемониймейстера императорского двора? «Господа» шомонцы, после того как повторная барабанная дробь ознаменовала окончание чтения прокламации, снова разбрелись ругать власти по улицам и кабачкам, еще более встревоженные и возмущенные, чем раньше: родина в опасности, нас призывают встать на ее защиту, но что мы можем сделать без оружия? Наступившая ночь заставила шомонцев разойтись по домам, дабы привести в порядок свои личные дела[102].

Подобные прокламации распространялись и в других регионах Франции. В начале января 1814 г. префект департамента Йонны обратился к жителям: «Враг вступил на нашу территорию, он угрожает завоеванием нашим провинциям. Император хочет обеспечить их защиту и безопасность <…> и создать отряды национальной гвардии.

<…> Речь идет о том, чтобы заставить врага согласиться на мир, а если он откажется, то остановить его продвижение, уберечь наши села и города от грабежей, защитить наших жен, детей, родных, сохранить честь и доброе имя французов, обеспечить, наконец, наше существование и нашу национальную независимость»[103].

В начале января сенатор Ж.-П. Виллеманзи, направленный в департамент Норд чрезвычайным комиссаром, выпустил прокламацию, призывающую оказать сопротивление вторжению иностранцев: «Французы! Враг решил нарушить наши границы и вторгнуться в наши пределы. Отныне требуется защищать не наши завоевания, а саму целостность и независимость нашей территории. Поспешите в достижении этих благородных целей примкнуть к нашим батальонам. Если же найдутся подлые бунтовщики, что будут пытаться вас сбить с толку, помешать слушаться голосу ваших магистратов, то остерегайтесь их вероломных советов. Эти чудовища (как только они могут называться французами?), которые думают только о преступлениях и наживе, вскоре станут убийцами вас, ваших жен и детей. Если таковые найдутся, не давайте им скрыться. Скорее доносите на них, чтобы немедленно предать карающему мечу правосудия»[104].

Назначенный императором командовать Ронской армией маршал П.-Ф.-Ш. Ожеро, заняв 21 января Лион, на следующий день обратился к горожанам с прокламацией, начинавшейся словами: «Враг, слабый в средствах и неуверенный в своих движениях, осмелился на протяжении нескольких дней угрожать вашему городу. Призванный защитить вас, я нашел вас безоружными; с той поры я не спал и не отдыхал, пока не смог собрать все для этого необходимое…» Далее маршал больше напирал на то, что лионцы, с одной стороны, должны быть оскорблены дерзостью врага, а с другой стороны, они должны помнить и о благодетельствах заботившегося о них императора: «Любовь к своему городу всегда была отличительной чертой вашего характера. К этому благородному мотиву добавляется еще честь французского имени, к которой вы так ревностно относитесь, а также благодарность, которую вы обязаны проявить к своему августейшему правителю <…>. Вы всегда были объектом его особой заботы»[105].

Естественно, особая роль в антирусской пропаганде отводилась Наполеоном прессе.

26 февраля император писал из Труа министру внутренних дел графу Ж.-П. Монталиве: «Я не могу быть более счастливым, чем я уже есть от того немногого, что было сделано для общественного духа. Оживить общественный дух можно не стихами, не одами, а фактами, простыми и правдивыми деталями. Это вещь для понимания достаточна простая. Я не хочу, чтобы парижские газеты обманывали общественность, достаточно только, чтобы они придали гласности факты о поведении врага. Нам нужно, чтобы города, которые были заняты врагом, послали своих представителей в Париж, чтобы они там сделали отчет об увиденном, о том, что происходило у них; нужно, чтобы при этом присутствовали писатели, которые обработали бы их рассказы. <…> Совокупность всех этих фактов вызовет ярость и негодование. Именно тогда каждый почувствует необходимость обороняться, если он не хочет увидеть свою жену и дочь изнасилованными, чтобы не быть избитым, ограбленным, чтобы не подвергнуть себя всяческим оскорблениям»[106].