1814 год: «Варвары Севера» имеют честь приветствовать французов

17 января Шварценберг направил своего адъютанта подполковника Войну для переговоров к городским воротам, но оказалось, что переговариваться-то и не с кем[1410]. К Войне из любопытства присоединились два русских офицера «квартирмейстерской части» — Ф. Дист (Диест) и Трескин[1411]. Все трое в сопровождении трубача подъехали к воротам Лангра, на переговоры отправился Симон де Ла Мортьер. В окошко, что открыли в городских воротах для переговоров, было видно и слышно, как кавалеристы эскорта, сопровождавшие парламентера, пьют поднесенное им жителями предместья вино за здоровье французских солдат и выражают желание побрататься с ними. Это был момент своего рода перемирия, который успокоил умы: дамы, которым не разрешалось даже приближаться к городским стенам, теперь спешили удовлетворить свое любопытство.

Симон де Ла Мортьер попытался потянуть время. Но офицеры союзников успели увидеть, что неприятель город оставил, что его охраняет только несколько солдат. Союзники подтянули артиллерию и направили ее на ворота.

Симон де Ла Мортьер и командир национальных гвардейцев Делеке де Шанже отправились было перекусить, как раздалось два пушечных выстрела: так австрийцы для убедительности поддержали миссию очередного парламентера. Как уверял Бошан, австрийцы угрожали предать город грабежу, если он окажет сопротивление[1412]. Симон де Ла Мортьер начал было рассуждать, что сдаст крепость только значительно превосходящим силам противника, но под давлением горожан решил все же капитулировать[1413]. Переговоры, по свидетельству мэра Гюйо, были короткими: комендант и мэр просили разрешения вывести гарнизон из города, им ответили, что защитники будут считаться военнопленными, но офицеры сохранят свои шпаги и багаж, а унтер-офицеры и сержанты — свои вещи и ранцы. Обещалось, что будет оказано уважение к личности и собственности, сохранится французское правосудие, с французскими ранеными и больными будут обращаться гуманно. В местной гостинице в 5 вечера Симон де Ла Мортьер подписал капитуляцию, которая вечером была оглашена горожанам[1414]. Во главе эскадрона легкой кавалерии и батальона полка Кленана с двумя пушками Гиулай в 6 вечера 17 января вступил в Лангр.

Шварценберг был изумлен и обрадован: «Центральная позиция, господствующая над всею Францией, взята без боя»[1415]. Монтрол передает общее впечатление: при приближении армии союзников оставленные в городе солдаты поспешили побросать оружие и попрятаться в домах горожан, откуда их потом заставят выйти и сдаться. Он же приводит и пример французской самоотверженности и верности долгу: один из гвардейцев предпочел умереть, чем открыть дверь городских ворот и сдаться в плен: первые австрийцы не могли войти в город иначе, чем через его труп[1416]. Монтролу вторит Минере: «Наступившая ночь добавила ужаса к положению города, загроможденного голодными и замерзшими войсками. У ворот города, через которые входили войска союзников, распростерся труп одного несчастного жандарма, убитого вопреки капитуляции, — грустный спектакль, предвестник того, что можно ожидать от военной оккупации»[1417]. Союзники запросили из числа горожан трех человек, которые были бы заложниками, гарантирующими хорошее поведение остальных: заложников отправили на временное проживание в Великое герцогство Баденское[1418].

Вечером 17 января в Лангр вступили 15 или 20 батальонов, которые разместились как могли. Клэр Оберив в статье «Дома Лангра и их гости» упоминает сцены «хаоса и паники, которые ознаменовали вторжение в город в полутьме зимним вечером 1814 г.»[1419]. Делеке де Шанже писал о неудобствах и притеснениях, но никакого «хаоса» в его интерпретации событий нет. Оставивший свою службу бывший командир национальных гвардейцев лишь свидетельствует, что «полки авангарда выглядели очень плохо, я полагаю, большей частью это были хорваты и другие войска с турецкой границы». Делеке де Шанже радовался, что к нему на постой никто до поры до времени не встал. Правда к 10 вечера его предупредили о прибытии генерала с 11 солдатами и слугами, но ни генерал, ни свита так и не появились: возможно, они отправились далее на Шомон[1420].

На следующий день, 18 января, в 10 утра в мэрии собрался городской совет, чтобы решить вопрос о реквизициях, которые предписал сделать австрийский комиссар[1421]. Вдруг с площади, где было размещено на бивуак несколько тысяч человек, раздался дружный крик, который привел в ужас членов городского совета, подумавших, что это сигнал к грабежу. Командир национальных гвардейцев успокоил чиновников: «Если это крик радости, то это не опасно». А это как раз было мощное «Ура!» в честь прибытия очередного генерала[1422].