В ряде случаев крестьяне действительно оказывали вооруженное сопротивление. Те же Дарденн с Жолибуа рассказывают о том, как французским пленным, подвергавшимся «плохому обращению со стороны конвойных», удалось бежать, а местные жители с оружием в руках взялись защищать беглецов от преследователей. Это происшествие вызвало сенсацию в Шомоне. Были посланы войска, чтобы наказать крестьян и вернуть пленных. Говорили, что восставшие деревни будут сожжены, а их мэры повешены[1587]
. О том же сообщают и современные исследователи: администрации несколько раз пришлось подавлять крестьянские волнения; не считая разрозненных банд; на севере департамента действовал партизанский отряд, который время от времени нападал на представителей оккупантов[1588].Администрация заботилась о том, чтобы состояние «общественного духа» было благоприятно новому режиму. С одной стороны, коммеморации, городские праздники, с другой — борьба с пропагандой в пользу Наполеона[1589]
Заботой администрации была информационная обработка населения, Дарденн писал о нехватке информации (на это жаловались и многие другие мемуаристы, пережившие осаду и оккупацию в 1814 г.), об «информационной блокаде», о значении пропаганды. В начале января шомонцы возмущались молчанием наполеоновских властей, после оккупации города их не удовлетворяли официальные заявления администрации союзников.Первой формой официальной информации, которую гражданское население Франции получило от союзников, стали прокламации. Кому-то (как, например, П. Беро из Бар-сюр-Оба) они показались «обнадеживающими», тем более что эффект от них усиливало недовольство «слишком долгим деспотизмом». В результате союзникам удалось расположить население в свою пользу: «Мы хотели их, мы приветствовали их как освободителей и друзей»[1590]
. Кто-то (например, Дарденн), сопоставляя заверения суверенов в дружбе и поведение их солдат, отзывался о прокламациях исключительно негативно.Другим источником информации были слухи. Так, 1 февраля от офицеров союзников жители Шомона узнали о сражении 29 января под Бриенном. Союзники с гордостью говорили, что Наполеон отброшен. С этого дня в город стало прибывать все больше войск, которые, пересекая город, кричали: «Париж! Париж!»[1591]
8 февраля прошел слух, что союзники заняли Труа. Прибыл русский полк арьергарда. Военные с гордостью подтвердили известие о взятии Труа, а местные роялисты постарались распространить новость как можно шире. С 13 февраля даже в церкви перестали молиться за императора, с 20 февраля стали молиться за короля… Правда, за какого именно, еще не говорили, хотя по рукам и ходила прокламация Людовика XVIII от 1 января. Эти манифестации готовили роялисты, а иностранные военные относились к идеям реставрации Бурбонов с юмором[1592].В письме от 5 марта Дарденн указывает в этой связи на значение пропаганды союзников: в бюллетене союзников говорилось, что французы отброшены к Труа, но Труа тогда союзниками еще не был занят. В бюллетене говорилось, что в плен захвачены тысячи французов. Но через Шомон эти пленные не проходили (по крайней мере, не в таком количестве). Дарденн делает вывод, что в этих бюллетенях столько же лжи и выдумки, сколько и в бюллетенях Наполеона[1593]
.Действительно, пропаганда активно использовалась обеими сторонами. С января по июнь 1814 г. союзники активно использовали в своих целях издательство в Лангре: для них здесь было отпечатано 55 600 экземпляров различных документов и газет. 46
До Шомона быстро дошли слухи и о неудачах союзников. Вечером 23 февраля известие, что Богемская армия начала отступление к Труа, достигла Шомона. Как уверял Дарденн (Стинакер, Жолибуа и др.), радость от этой новости была смешана со страхом: отступающая армия союзников вернется в город и, не исключено, захочет выместить свою злобу на гражданских. Утром администрация Шомона выпустила успокоительные прокламации, а вечером 25 февраля в свои прежние жилища в Шомоне вернулись Александр I и Франц II. Несколько погодя за ними прибыл и Фридрих- Вильгельм III.
С суверенами вернулись и войска: у Дарденна разместились русский офицер с двумя слугами и 4 казака: ладно бы первые трое, но невозможно себе представить прожорливость четырех последних — ничто не могло их насытить![1595]
Улицы и площади Шомона вновь покрылись бивуаками. Город во избежание конфликта между союзными солдатами разделился на две зоны: одна русская, одна австрийская (при расквартировании союзников в Лангре город был также поделен на зоны между русскими и австрийцами). Пруссаки же разместились в разных частях Шомона.