1814. Царь в Париже

Тем не менее этого первого удара, нанесенного по наполеоновской системе, было недостаточно, чтобы гарантировать успех Александра. Теперь он должен был добиться присоединения других немецких государств к русско-прусскому союзу. С этой целью полководцы царской армии разворачивали все более мощную пропаганду. Витгенштейн призвал саксонцев к национальному восстанию:

«Вас поддержат бесчисленные армии России и Пруссии. (…) Тот, кто не за свободу, тот против нее! Выбирайте — или мой братский поцелуй, или острие моей шпаги. (…) К оружию! Саксонцы! Если вам не хватает ружей, вооружитесь косами и дубинами»^{94}.

Со своей стороны, Кутузов 25 марта подписал в Калише подсказанный Штейном манифест, в котором сообщалось о роспуске Рейнского союза и «возрождении» Германии:

«Их величества император российский и король прусский пришли с единственной целью помочь князьям и народам Германии вновь обрести наследственные права народов, кои были у них похищены, будучи неотъемлемыми: свободу и независимость. Честь и Родину! (…) Нельзя более терпеть Рейнский союз, эту цепь лжи, при помощи коей узурпаторский дух вновь сковал разъединенную Германию».

Ниже в том же документе Кутузов говорит и о будущей участи Франции:

«Пусть Франция, прекрасная и сильная, в будущем займется собственным процветанием. Ни одна иностранная держава не побеспокоит ее, и ни одно враждебное предприятие не будет направлено против ее законных границ»^{95}.

Послание было в высшей степени ясным: если Франция вернется в свои естественные границы и перестанет вмешиваться в европейские дела, ей нечего бояться со стороны союзников…

Русская пропаганда в немецких землях не замедлила принести свои плоды: враждебность по отношению к французам становилась все более открытой. Об этом свидетельствует донесение шпиона от 2 апреля, адресованное вице-королю Евгению Богарне: шпион подчеркивал, что «общественный дух одинаково плох на обоих берегах Эльбы, (…) крестьяне говорят только о том, как убивать французов»^{96}. По мере продвижения русских войск — 18 марта они вступили в Берлин, 26-го они добрались до Дрездена — число тех, кто поддерживал Наполеона, убывало. Некоторые немецкие государства присоединились к союзникам — Мекленбург-Шверин сделал это в конце марта, другие выбрали нейтралитет — Саксония заявила об этом 20 апреля. А город Дрезден с распростертыми объятиями встретил короля Пруссии и императора России, которого называли «освободителем».

Таким образом, в конце марта русские скрепили свой союз с Пруссией и продолжали ослаблять наполеоновские силы в Германии; параллельно с этим они начали устанавливать связи со Швецией Бернадота и начали сближение с Англией, от которой в апреле получили ощутимую поддержку: два миллиона фунтов стерлингов. Таким образом, удалось добиться довольно многого. Но на этот момент Австрия еще не участвовала в коалиции, что, естественно, затрудняло будущее мирное урегулирование. Поэтому Александр I стремился побудить Австрию вступить в коалицию.

Уже в 1810 году, когда начала вырисовываться угроза войны между Россией и Францией, австрийское правительство заявило, что не хочет принимать участия в военных действиях. Еще более ясно эта позиция была выражена после окончания войны 1812 года. Дело в том, что император Франц I не мог воевать против своего зятя, ставя под вопрос будущее Марии-Луизы, но вместе с тем он не желал[25] и связывать себя тесным союзом с Францией: его министр иностранных дел и канцлер с 1809 года, князь Клеменс фон Меттерних, всей душой приверженный сохранению прежнего порядка в Европе, не прекращал сетовать по поводу поползновений Франции, ее стремления к господству и к дестабилизации. Тем не менее, несмотря на амбивалентные чувства по отношению к Франции, австрийская дипломатия еще не была готова к сближению с Россией, тоже внушавшей Меттерниху опасения: канцлер считал, что еще с царствования Петра I интересы России непрестанно противоречили интересам Австрии. В докладе императору Францу от 28 декабря 1811 года он высказался со всей откровенностью[26]: