1814. Царь в Париже

«Мы задыхаемся от множества постояльцев. В доме, где я живу, 41 иностранец — офицеры, женщины, слуги и солдаты; и обо всех них заботятся четыре отца семейства. Их необходимо кормить, обогревать и хладнокровно выслушивать их провокации и оскорбления. Я раздосадован, сломлен, уничтожен всеми этими унижениями. Я засыпаю у печи на тоненьком матрасе, а мои бедные дети — на убогом чердаке, поскольку наши кровати и комнаты уступлены господам офицерам. Эта страна потеряна надолго»^{188}.

В то время как среди местного населения росла озлобленность по отношению к оккупантам, эти последние тоже испытывали все большее разочарование окружающей реальностью. Для многих русских офицеров первый контакт с французскими реалиями был далек от того идеального образа, который они нарисовали себе под воздействием чтения и полученного образования:

«Удивление почти всех наших офицеров, надеявшихся, по внушениям своих гувернеров, найти по Франции Эльдорадо, было неописанно при виде повсеместных в деревнях и в городах бедности, неопрятности, невежества и уныния»^{189}.

Это показывает, до какой степени обе стороны не понимали друг Друга.

Кроме того, хотя официально предписанные нормы реквизиций были нормальными, на практике они часто были другими. Вопреки Призывам царя к умеренности, некоторые командиры подразделений ^с Радостью пускались в разгул. К примеру, вот какие припасы ежедневно требовал для своего и своих спутников стола генерал-майор Радецкий, возглавлявший штаб Богемской армии:

«Хлеба, тридцать фунтов говядины, барана, пол-теленка, шесть птиц, 40 яиц, мясной пирог, паштет, два фунта рыбы, 50 селедок, 20 банок горчицы и овощи. Кроме того, он требует предметы роскоши — два фунта сахара и столько же кофе, 30 бутылок обычного вина и по 10 бутылок шампанского и бургундского, 3 бутылки хорошего ликера, 30 лимонов и 40 апельсинов, 10 бутылок уксуса и 20 бутылок оливкового масла»^{190}.

За счет реквизиций добывали не только съестные припасы и фураж, но и солдатское обмундирование и снаряжение, и тоже в огромных количествах:

«В Лангре (…) пришлось в течение двух дней доставить 1000 рубах, 1000 пар гетр, 500 плащей белого сукна для кавалерии, 500 плащей коричневого сукна для пехоты и 2200 кюлотов, из которых 1000 — небесно-голубого сукна»^{191}.

Наконец, кроме реквизиций, было немало и прямых грабежей. Некоторые пытались защититься до прихода оккупантов. Так поступила Барба Понсарден-Клико, которая с 1805 года, когда умер ее муж, оставив ее вдовой в 27-летнем возрасте, продолжила его дело и стала во главе дома «шампанских игристых вин». В 1808 году вдова Клико начала экспортировать свои вина в Российскую империю, но ее делам повредили сначала континентальная блокада, а затем эмбарго на французские предметы роскоши, введенное Александром I в 1810 году. Когда 26 января 1814 года ее отец барон Понсарден, мэр Реймса, готовился покинуть город, он убеждал ее последовать его примеру. Она решила остаться на месте, чтобы защищать свои бесценные погреба, о чем написала своей парижской кузине: «Все идет довольно плохо. Вот уже много дней я занята тем, что замуровываю свои погреба, но я опасаюсь, что это не помешает мне быть обворованной и ограбленной. В конце концов, если я буду разорена, придется смириться с этим и работать для своего пропитания»^{192}. Ее тревоги в конечном счете не оправдались, и русские, при всей своей любви к игристым винам, вели себя по отношению к ней скорее корректно. «Благодарение небу!» — писала она своей кузине в начале апреля. «Я не могу жалеть о какой-либо потере, и я слишком справедлива, чтобы жаловаться на траты, от которых никто бы не смог уберечься»^{193}.