1855-16-08

  - Простите капитан! Но ведь летом жарко!

  - Государь Александр Благославенный, в ноябре семнадцатого года, при обсуждении введенного описания пехотной амуниции, в ответ на возражения Барклая, предлагавшего не определять четко, что в походе солдату быть именно и только в шинели, а разрешить иногда быть и в мундирах сказал, а значит повелел: "Портить мундиры в походах невместно, прежде бывало, что русские войска, столь блестящие на смотрах, в походах походили на нищих". С тех самых пор и ходят солдаты в походе летом в шинелях.

  - А мундиры?

  - А мундиры, прапорщик, лежат на складах! Дабы не портились и не трепались!

  - Понятно! А я думал, почему матросы на батареях в рубахах, а солдаты в шинелях!

  - Именно поэтому! Мундиры бережем!

   Через некоторое время, имевшиеся в составе батальонов немногочисленные кадровые офицеры 'образца четырнадцатого года', попросив слова перед собранием, захотели спеть 'Журавля'. 'Предки', осторожно поглядывая на своих командиров, не понимали, что сие означает. Прапорщики шестнадцатого года тоже с большим интересом хотели послушать 'Журавля', про которого они, безусловно, слышали от своих командиров в школах прапорщиков.

  - Соберемтесь-ка, друзья,

   Да споем про журавля!

   Первым пропел известные строки подполковник Аристарх Матвеевич Майков, вполне смирившийся с ролью командира 'засадного отряда', по плану Логинова размещавшегося в глубине обороны. Прикинув шансы наступающей стороны, подполковник вполне отдал дань уважения к этому 'старшему прапорщику'. Огневой мешок союзникам он вполне оценил с первого взгляда, а возражал штабс-капитану, исключительно из того, что сам хотел придумать такой план боя. Аристарх Матвеевич, остро завидовал штабс-капитану, но вместе с тем отдавал ему должное.

   Подполковнику стали подпевать всего два кадровых офицера имевшихся в Еланском полку и оказавшихся в это время рядом с ним. Хорунжий Корнеев, неизвестно откуда доставший двухрядку, моментально подобрав мотив, стал подыгрывать.

  Начнем с первых мы полков -

  С кавалергардов-дудаков.

  Жура, жура, мой,

  Журавушка молодой.

  Кавалергарды дудаки ,

  подпирают потолки

  Жура, жура, мой,

  Журавушка молодой!

  Разодеты, как швейцары,

  царскосельские гусары,

  Кто мадеру пьет без меры?

  Это конногренадеры!'

   После первых нескольких куплетов, подпевать припев которых стали все без исключения и 'севастопольцы' и прапорщики и подпоручики 'военного времени', общее отношение к гвардейцам и кавалеристам , что века девятнадцатого, что века двадцатого, стало единодушно. А Майков продолжал под звук гармони Корнеева выводить свое отношение к тем, кто получил и в его мире, и в мире, куда он попал, счастливый билет в круг элиты со стороны 'серой' армейской пехоты:

  Из полков же самый тонный -

  То лейб-гвардии полк Конный.

  Жура, жура, мой,

  Журавушка молодой!

  А кто в бабах знает толк?

  Это славный Конный полк!

  А кто строен, очень мил?

  Это желтый кирасир.

  Кто в старушках знает толк?

  Кирасирский синий полк.

  Все красавцы и буяны

  Лейб-гвардейские уланы.

  Кто в Европе первый лгун?

  То лейб-гвардии драгун.

  Появившийся после обхода позиций Логинов, услышав совершенно нецензурный куплет

  Кто кобыл е...т ужасно?

  То лейб-гвардии запасный!

  решил прекратить это безобразие, сделав знак рукой Корнееву, чтобы он прекратил играть, и когда господа офицеры вошедшие во вкус остановились в песнопениях, сначала высказал свое отношение как он выразился к 'презрительным' песнопениям по отношениям к гвардии и к кавалерии, потом попросил хорунжего подобрать музыку, запел старинную песню Николаевского Кавалерийского училища, существовавшую чуть ли не со времен Лермонтова, послужившую основой для множества подражаний от казаков до инженеров:

  Едут поют юнкера гвардейской Школы

  Трубы, литавры на солнце горят

  Лейся песнь моя, лю-бимая

  Буль-буль-буль бутылочка казенного вина

  Наш эскадронный скомандовал 'смирно!'

  Ручку свою приложил к козырьку

  Справа повзводно сидеть молодцами

  И не горячить понапрасну коней

  Тронулся, двинулся, заколыхался

  Алою лентою наш эскадрон

  Справа и слева идут институтки

  Как же нам, братцы, равненье держать?

  Здравствуйте, барышни, здравствуйте, милые

  Съемки у нас юнкеров начались

  Съемки примерные, съемки глазомерные

  Вы научили нас женщин любить

  Съемки кончаются, юнкера прощаются

  До чего ж короткая гвардейская любовь!

   Несколько офицеров подпевали. Остальные подхватывали второю строфу припева. Про буль-буль бутылочку казенного вина все стали горланить уже совершенно неприлично. А при окончании столь тепло проведенного вечера, хорунжий Корнеев после подначек молодых офицеров, просивших казачью песню, отвечающую ожиданию боя, исполнил старинную казачью песню:

  Не для меня, идеть вясна,

  Не для меня Дон разольется,

  Там сердце девичье забьется,

  С восторгом чувств, не для меня!

   Переборы гармони Корнеева, и слова песни, выжимающие слезу буквально у всех, вели безыскусственный рассказ о казачьей судьбе и произвели особенное впечатление на молодых офицеров.