1888 Пазенов, или Романтика

      Если человек как вследствие кастовой ограниченности собственной жизни, так и вследствие определенной инертности собственных чувств приобретает привычку не замечать соседа, то ему самому бросается в глаза и кажется странным, если его внимание прочно привлекают к себе двое молодых незнакомых ему людей, беседующих неподалеку. Такое случилось с Иоахимом в один из вечеров в фойе оперного театра. Оба господина были, очевидно, иностранцами и возрастом ненамного старше двадцати; скорее всего, это были итальянцы, не только потому, что покрой их костюмов казался несколько необычным, но и потому, что один из них, с черными глазами и черноволосый, носил итальянскую бородку клинышком. И хотя Иоахиму претило подслушивать разговоры других, он все-таки понял, что они говорят на иностранном наречии, а поскольку это был не итальянский язык, то он ощутил необходимость прислушаться повнимательнее, пока с легким испугом не сообразил, что оба молодых человека разговаривают по-чешски или, если быть более правильным, по-богемски. Для этого испуга не было никаких оснований, еще менее обоснованным показалось ему чувство неверности перед Элизабет, возникшее в этой ситуации. Конечно, это было возможным, хотя и невероятным, чтобы Руцена находилась здесь, в театре, и чтобы эти двое молодых людей нанесли ей визит в ее ложу точно так, как он сам иногда посещал Элизабет в ее ложе, и, возможно, этот молодой человек черной бородкой и с черной курчавой шевелюрой и вправду был чем-то похож на Руцену не только цветом волос: может быть, причиной схожести были маленький рот, губы которого слишком отчетливо выступали на фоне желтоватой кожи, этот слишком короткий и излишне грациозной формы нос и улыбка, которая была в чем-то вызывающей -- да, вызывающая будет верное слово -- и все-таки просила прощения. Тем не менее все это казалось вздором, могло быть и такое, что всю эту схожесть он себе просто вообразил; когда он сейчас думал о Руцене, то приходилось самому себе признаться, что образ ее целиком и полностью развеялся, что он наверняка не узнал бы ее на улице и что он просто пытается увидеть ее через маску и внешнее впечатление, которое на него произвел тот молодой человек. Это успокоило его и как-то разрядило ситуацию, однако не принесло радости, поскольку в то же время, оценив положение с другого конца, он ощущал что-то невысказанное и страшное в том, что девушка спрятана за маской мужчины, эта мысль не оставила его и после антракта. Давали "Фауста", и сладкое звучание было не менее бессмысленным, чем оперное действо, где ни одна душа, в том числе и сам Фауст, не замечала, что за любимыми чертами Маргариты кроется лик Валентина и что Маргарита должна поплатиться именно за это, а не за что-либо другое. Может быть, это было известно Мефистофелю, и Иоахим был рад, что у Элизабет нет брата. И когда после представления он еще раз встретил брата Руцены, то в душе у него теплилась благодарность за то, что с ним налагается запрет и на сестру, он ощутил себя так уверенно, что, невзирая на свою форму, направился на Егерштрассе к охотничьему казино. Исчезло и чувство неверности.