1894

Босс, освобожденный из-под огромного сапога «управляющего», долго сплевывал песок и недобро зыркал глазами, пока осмелевшая Патриция не залепила ему звонкую пощечину. Тут он сразу же направился в вагон, даже не считая необходимым показать билет, материализовавшемуся проводнику.

Бандиты исчезли в никуда, испарились; перрон наполнился железнодорожниками, продавцами лимонада, пассажирами поезда. Казаки, занеся Ершова в купе, терялись в догадках: стоит ли искать врача. Спустя десять минут Николай пришел в себя. Пока казаки, путаясь в деталях, докладывали Ершову о случившемся, поезд тронулся с места.

* * *

Патриция фланировала по коридору вдоль вагона целый час, прежде чем дождалась появления Николая.

— Я хотела поблагодарить вас, мистер Ершов, за ваш мужественный поступок.

— На моем месте так поступил бы каждый. К тому же этого негодяя остановил не я, а, как мне сообщили, ваш управляющий.

— Это недоразумение. Мистер Лопес директор по развитию железнодорожной компании. Он обознался, допуская некоторую вольность в поведении, и уже принес мне свои извинения.

— А мне — нет. Костюм за триста долларов можно выбрасывать, — Николай иронично поглядел на распухшую губу девушки.

— Разве можно быть таким меркантильным? — смутилась Патриция от его пристального взгляда, облизала губу и поморщилась от боли.

— То, что плечо кровоточит — это тоже не стоит упоминать? У меня глаз весь заплыл, синяк во всю щеку.

— Но мистер Лопес проявил благородство, он не стал привлекать вас к ответственности за убийство служащего компании!

— С таким воинственным отношением к людям моего круга вы не выживете в Вашингтоне! — с угрозой в голосе и улыбкой на лице сказал Лопес, выглянув из проема соседнего купе.

— Ты зря мне угрожаешь, бандит! Насколько мне известно, здесь, на Западе, дуэли разрешены. На ближайшей станции я тебя пристрелю!

— Тебя шатает, правый глаз ничего не видит, а туда же! Ты сначала доживи до этой станции, молокосос!

Ершову на самом деле стало хуже. Патриция извиняюще улыбнулась Лопесу и помогла Николаю вернуться в купе.

Несмотря на попытку Ершова достучатся до Лопеса на следующей станции, тот не открыл дверь, и до самого Вашингтона избегал встреч. Впрочем, и Патриция, и ее мать также не попадались на глаза Ершову. Николай, на самом деле, почувствовал внутреннее облегчение таким результатом, его рана воспалилась, и каждое движение давалось ему с большим трудом.

* * *

В Вашингтоне самапринцесса взяла на себя уход за больным. Виктория на самом деле оказалась знакома с медициной. Сначала Ершова это удивило, но потом он вспомнил о традициях девиц благородной крови работать сестрами милосердия во время войны. Николай даже как-то уколол по этому поводу Клячкина. Тот восхищался Викторией, а Ершов напомнил ему о русских принцессах.

— Серый, к чему твои восторги? Наши русские принцессы вели себя во время войны не менее достойно! Это факт! Но ты, кстати, собираешься их всех убить! — в очередной раз «укусил» друга Николай.

— Коля, не надо путать человеческие качества и классовую принадлежность.

На стороне революции могут оказаться убийцы, бандиты, алкоголики и наркоманы, а в стане врагов прекрасные люди. Вспомни, кого призывала освободить Клара Цеткин, кого она вела на демонстрации! А в результате возник чудесный праздник 8 марта. Главное — идея!

— Когда рабочие и крестьяне на Гавайях восстанут против наших жутких налогов — они тоже будут правы? — усмехнулся Ершов.

— Не будет никакого восстания. Все знают, что ты не давишь крестьян налогами. На островах они снимают три урожая в год, отдавая половину урожая, они живут богаче, чем в России. Слишком много оставлять крестьянам тоже нельзя — могут начать работать в треть силы, пьянствовать и устраивать карнавалы. Налоги не средство выжать из крестьян все соки, ты себе дворец не строишь, танцовщиц и певичек не нанимаешь. Здесь их земля! На эти налоги строятся заводы, дороги, электростанции, школы, техническое училище и аграрный институт; школьное образование бесплатно, за профессиональное половину доплачивает государство; на каждом острове больница, в каждом селе фельдшер. И казаки, и крестьяне живут иначе, богаче, чем их родственники в России.

— Ты забыл о раненых и убитых в боях с японцами, о заказанных Вилкоксом «истребителях», о военных заказах Гусева. Никто не любит, когда его деньгами распоряжается кто-то другой, не спрашивая разрешения, не советуясь. Ты ничего не хочешь знать о настроениях людей. Восстанут! Не завтра, то послезавтра! Расстреляют тебя, меня, Вилкокса и Володьку, а Викторию пустят по рукам.

— Володьку расстреляют? Ха! Три раза Ха-Ха! Его все боятся до жути!

Канаки считают его богом войны, казаки уважают и преклоняются, а крестьяне говорят о нем только шепотом.

— По-твоему, выходит, если на троне царь-изувер, уничтожающий людей миллионами, то революция невозможна, а если попадется приличный человек, тогда всех господ на виселицу?