1894. Часть 1

- Вы спутали меня с Эммой Голдман! Она старше меня на три года! - с ноткой возмущением пропищала молодая женщина.

"Нашла время возмущаться", - рассмеялся в душе Николай, и отпустил хватку.

- Что ты делаешь в моем купе, "коллега"! - всё так же жестко прошипел Николай, и бросил Петьке, - Закрой дверь!!!

- Коллега? - с надеждой прошептала Эмма, закрыв двумя руками горло, - я пытаюсь скрыться от ищеек Пинкертона, товарищ.

- Так, ты не пани Зося? - наконец-то догадался Петька, - а чем докажешь?

- У "пани Зоси" была особая примета?

- Родинка на левой груди, - простодушно сообщил Петька. Вот здесь, нагло ткнул он пальцем под соском.

Эмма расстегнула куртку, а затем и рубашку.

"Охмуряешь Петьку? Нашла себе жертву по зубам?" - подумал Ершов.

Эмма, глядя в глаза Николаю, приподняла тяжелую, не по годам, грудь. На два пальца ниже соска чернела родинка.

- Вот как? Вот как! Хорошо. Петр, оставайся в купе, я еще успею перейти в твой вагон. Никаких разговоров обо мне и работе. Вообще ни слова о себе, разговоры только о "пани Зосе", - грубо ткнул пальцем в сторону женщины Ершов.

"Пусть парень развлечется. Сбежать она не сбежит, наоборот, поверит в то, что хитра и удачлива. Будет продолжать хитрить дальше, надеясь вывернуться. И выдаст всю свою сеть!" - Ершов ни на секунду не сомневался в том, что Эмма-Зося следила за ним, а не пряталась от Пинкертона.

- В купе тепло, поэтому я заберу верхнюю одежду. Выходить на перрон необходимости нет. Петр, тебя это тоже касается. Эмма! Я тороплюсь! Снимай куртку, рубашки будет достаточно, - поторапливал Ершов.

- Николай Николаевич, зачем тебе наша одежда? - жалобно спросил Петька, снимая куртку.

- "Пани Зося" тебе всё объяснит, - усмехнулся Ершов.

Николай был уверен, что на любой остановке нужно ждать нападения. Для этого он и пошел в вагон к охране, чтобы подготовить ответный удар.

* * *

До Виннипега ехали целые сутки. Было три остановки в маленьких городках, одна ночью и две днем, заставившие Ершова поволноваться. Никто не подходил ни к пульмановскому вагону, ни к вагону охраны. Собственно, первые пассажиры этих вагонов выходили лишь в Торонто. Когда утром Николай посетил свое купе, Петька был жив-здоров. Его потное и красное лицо порадовало Ершова. "Зося-Эмма" сидела на диване скромная, как первоклашка. Николай предупредил Петьку, чтобы он запирал дверь на остановках, обговорил условный стук и ушел. Последний, трехчасовой перегон, перед Виннипегом, Ершов посвятил беседе с "коллегой". Они нашли много общего в своих взглядах. Но в конце разговора Николай начал горячо отстаивать абсолютную ценность человеческой жизни. Анархистка не соглашалась, обосновывая свои взгляды высокими целями.

- Мои друзья в России считают также как и ты, товарищ Эмма. Я же мечтаю, чтобы революция обошлась малой кровью! - яростно отстаивал свою правоту Ершов.

- Малой? Так не бывает. Ты вспомни Великую Французскую революцию!!! - восторженно негодовала Эмма.

- Я согласен, что дворянство, другие эксплуататоры и их холуи должны быть уничтожены, вырваны с корнем. Миллион жертв неизбежен. Но перевод такого огромного класса, как крестьянство, в сельскохозяйственные рабочие должен быть осуществлен осторожно, деликатно, без массовых репрессий, - не согласился Ершов.

- Миллион? Это минимум? А твои товарищи в России? Они за какой вариант? - удивилась Эмма. Её навыкате глаза, казалось, были готовы выпрыгнуть наружу.

- Они реалисты. Циничные прагматики. Я и сам знаю, что революция в России - это от семи до тридцати миллионов жертв, - неожиданно сдулся Ершов.

"Это партия маньяков! И он ещё считает себя гуманистом! " - с испугом смотрела на "товарища" по революционной борьбе Эмма.

* * *

На стоянке в Виннипеге внимание Николая искусно отвлекла визгливая бабища своим грандиозным скандалом с проводником вагона. Боковым зрением Ершов почувствовал движение, будто мелькнула тень.

"Возможно, кто-то из пассажиров выглянул на секунду, и вернулся", - успокоил себя Николай, метнувшись внутрь вагона. У двери его купе, дергая правой рукой дверь, стоял незнакомец, чернявый, худой, во всем черном, с решительным выражением на каменном, голом лице. Увидев Ершова, он ловко выхватил левой рукой револьвер, и уверенно поднял его, готовый стрелять.

"Фанатик - самый опасный враг", - мелькнуло в голове у Ершова.

Дверь, неожиданно для всех, резко открылась. "Черного человека" развернуло лицом к рыжему Петьке, который залепил ему грубую крестьянскую плюху, со всего размаха, не заморачиваясь. Черная шляпа, "а-ля Боярский", слетела на пол, голову стрелка откинуло назад, под невозможным углом, и приложило темечком о противоположную стенку. Ноги "черного человека" влетели в купе и забили об пол чечетку задниками сапог.

- Се-е-е-рж! Эта сволочь убила тебя! - раздался леденящий душу всхлип "пани Зоси". Она выхватила из волос коротенькую заколку и вонзила своему любовнику в спину.

Петька развернулся, с недоумением и детской обидой, посмотрел на любимую женщину, и повалился лицом на пол.