19 Длинная ночь (СИ)

- Теперь два признака от левых. Левые первым признаком диктатуры называют массовые репрессии. Пришедший к власти диктатор и его подручные и подчиненные убивают всех, кого не удается оболванить. А вторым они называют специфические социальные изменения в общественном поведении. Население, не ушедшее в оппозицию к диктатуре сразу, поддерживает репрессии, разделяя позицию хунты и не понимая перспектив. Эти изменения можно заметить по обеднению словаря, формирующейся беспомощности, социальной апатии и деградации вплоть до потери чувства времени и других важных бытовых деталей.

- Кажется, понимаю, - сказал Дейвин, чувствуя воодушевление, граничащее с радостью, и опустил руки на стол.

- Вот как? - Ревская приподняла брови, - не поделитесь?

- Мне кажется, Инна Владимировна, что те, кто присоединяется к диктатуре, теряют самостоятельность, а за ней и человеческое достоинство. А те, кто сопротивляется, теряют надежду видеть достойных людей рядом.

Ревская усмехнулась:

- Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

- Спасибо, - Дейвин наклонил голову, - я читал Бродского и польщен. Таким образом, администрация империи Аль Ас Саалан в Озерном крае... диктатурой не является?

- По признакам от правых - нет, - подтвердила Инна Владимировна. - А по признакам левых - увы.

- Я что-то должен за консультацию? - спросил граф.

- Заплатите за мой кофе, и мы в расчете, - Ревская пожала плечами и поднялась. Дейвин не особенно утруждал себя маскировкой, просто вышел из кафе, дошел до водоската и поставил себе портал. Через час он был уже в резиденции наместника и ждал в приемной, когда Димитри освободится.

- Мой князь, - сказал он, едва войдя в кабинет, - а ведь Полина была права. Легализация ее торговли сейчас становится вопросом твоей и ее репутации. Несмотря на то, что это решение неизбежно влечет за собой огромный скандал.

Седьмого декабря мы очередной раз встретились с ребятами, выжившими, миновав бойню в Заходском, и чудом уцелевшими после зачистки двадцать третьего года. На этот раз на системе подвалов и канализационных коллекторов в Веселом поселке. Дейвин, глядя на схему, предоставленную городскими службами, только что матом не крыл неповинных ни в чем проектировщиков, которые в семидесятом году никак не могли предвидеть в этих коммуникациях ничего крупнее крысы. В восьмидесятых, со слов Полины, там завелись беспризорники, а в две тысячи двадцать шестом пришла и фауна. Задолбанные маги строили системы освещения, способные работать непрерывно до недели, а нам оставалось только надеяться, что этого хватит и фауна не придет сюда еще раз. Гранатами и боевыми заклинаниями в системе коммуникаций пользоваться было запрещено, да и выстрелы не приветствовались. Охотникам выдали огнеметы, а Сопротивление работало напалмом. Естественно, самодельным, липким и жирным. Поэтому их отправили на пустыри за Коллонтай, где начатая и незаконченная стройка опять проросла крысиными ходами беспризорников, половина которых, наверняка, была уже частью фауны или стала ее едой. А наш отряд в сопровождении сааланского мага, неведомым образом прибившегося к Сопротивлению, работал с ними, потому что другого мага у нас не было. Выглядел этот Эник, которого наверняка звали Эньян или Эние, довольно живописно. В джинсах, армейских берцах, свитере и зимней лыжной куртке синего с серым цветов он ничем не отличался от других ребят из "свободной Невы" - пока не снимал бандану. Вся национальная сааланская любовь к ярким цветам была сосредоточена в его прическе. Вероятно, он недавно остриг волосы и развлекался как мог, на его голове красовался шикарный фиолетово-алый градиент от висков к макушке. С тоскливой мордой парня, носящей следы мощного недосыпа, это контрастировало очень резко, получался какой-то лютый постпанк. Да Айгит сопел, воротил нос, но придраться не мог. Впрочем, Энику было все равно, как на него смотрят, а фигачил он по-честному, без дураков.

Мы закончили чистить ближний к дороге кусок пустыря, сняли крыши со всех землянок вместе с ветами, вызвали полицию на останки и кости и курили, дожидаясь машину судмедэкспертов. И тогда кто-то, то ли Соленый, то ли Пряник, спросил меня, что на самом деле было со мной после ареста.

- Сперва два месяца допросов, - сказала я, притаптывая окурок в снегу. - Я их не помню, допрашивали наши, - я кивнула на Дейвина, - вот под его руководством. По тому, что я знаю от него и Лейшиной, похоже, был конвейер специально для меня. Потом какое-то время мной занимался сам наместник, это было почти терпимо. В смысле, когда я не просыпалась в госпитале после разговора с ним. А потом они закончили, стали решать, что со мной делать, и тут я вдруг свалилась.

- А что с тобой было-то? - уточнил Пряник.

- Какие-то проблемы с иммунитетом, - я пожала плечами, - я не вдавалась. Но сдохнуть они мне не дали, как я ни пыталась.

- Твое дело поэтому прекратили, да? - догадался еще один парень, я его не знала, но ходил он в группе Соленого, и меня, хоть и понаслышке, видимо, знал.