— Что случилось, брат мой? И куда вы отправляетесь?
Но юноша так спешил, что, не ответив, пробежал мимо.
Потом я встретил дряхлого старца, стоявшего около своего ветхого дома, и спросил у него:
— Что случилось, отец мой? И куда они направляются?
Старик ответил:
— На войну, сын мой… на войну.
— Какая война, отец мой? — спросил я. — Насколько мне известно, мы — народ добрый, мирный, не желающий поработить какой-либо другой народ. Насколько я знаю, мы хотим бороться только с империализмом; может быть, молодежь этой деревни направляется на войну с англичанами в зоне Суэцкого канала?
— Сын мой… — ответил старик. — Все жители страны стремятся к войне с английскими захватчиками. На борьбу против них пошли бы женщины, дети и старики, а не только молодые и сильные юноши. Но они сделали бы это не во имя войны, а во имя мира, ибо борьба с империализмом — это единственный путь для того, чтобы поднять знамя мира. О, если бы все египтяне объединились, для того чтобы силой принудить англичан покинуть нашу страну!.. Тогда ты увидел бы на лицах матерей, молодых жен и детей счастье, ты увидел бы радость вместо горя, надежду вместо отчаяния, удовлетворение вместо недовольства и небо озарилось бы радостным светом свободы.
— В таком случае, что же это за война, в огонь которой мы бросили смелую египетскую молодежь? Что же это за война, которую мы ведем против своей воли?
— Это мировая война, сын мой, — ответил старик — спроси кого-нибудь другого, кто о ней знает.
А звук трубы продолжал разноситься, все нарастая.
Люди торопливо строились в многочисленные отряды и выходили из деревни, оставляя за собой взволнованные сердца и истерзанные души своих родственников.
Я побежал вслед за отрядами. Вокруг слышались стоны и причитания, и я почувствовал, что сердце мое разрывается в груди.
Солнце стало подобно источнику, проливающему алую кровь, пыль поднималась к небу, дорога переполнялась отрядами.
Они достигли площади. Меня охватил ужас. Я покинул этих людей, вышел на другую дорогу и пустился бежать по ней как сумасшедший, время от времени оглядываясь назад, туда, где находилась площадь с черной землей и кровавым небом над ней.
Я долго бежал по дороге, пока площадь не скрылась из виду; вокруг со всех сторон возвышались заводы; шум машин наполнял пространство, густой дым поднимался из высоких труб.
На заводах трудились тысячи рабочих, чтобы обеспечить людей всем необходимым. Вот текстильная фабрика, а та — обувная; вот завод, изготовляющий лекарства, а там — стекольный завод.
Куда я ни устремлял свой взгляд, я видел заводы, на которых трудились рабочие — энергичные строители жизни.
Вдруг снова протяжно загудела труба…
Мое сердце наполнилось ужасом, и душу охватила тревога, когда из дверей заводов, словно поток, вылились толпы рабочих — молодых и старых, юношей и мужчин. Я видел издали их головы и лица, видел пыль, поднимаемую их ногами.
Смолк шум машин на заводах, а зов трубы повис над головами людей, как обнаженный невидимый меч.
Я побежал вслед за одной из групп и попал в какой-то город. Там я увидел то же самое, что и в деревне. Рабочие вбегали в дома, сбрасывали свои блузы и надевали военную форму; я увидел матерей, убитых горем, страдающих жен, плачущих детей.
Потом произошло то же, что и в деревне: юноши вырывались из объятий матерей, жен и детей и становились в ряды воинов.
Отряды вышли из маленького города на дорогу и пошли по ней, а сигнал трубы все звучал над людьми, пока они не дошли до площади, той площади, на которой находились отряды крестьян. У меня не хватило сил проложить себе путь сквозь сомкнутые ряды. Я поднялся на возвышенность и окинул взором всю площадь — по четырем дорогам стекались массы людей.
По одной дороге подходили отряды крестьян, по второй — отряды рабочих, по третьей — студенты, по четвертой — чиновники и торговцы. Бесчисленные отряды. Все одеты в военную форму. Поднятые головы… крепкие руки… решимость, молодости… Если бы все это использовать для созидания, для укрепления родины, для индустриализации страны, для избавления людей от невежества, а больных — от болезней, жизнь несказанно расцвела бы!
Удивление сковало мой язык, сомкнуло губы, помутило ум. Взглянув на отряды студентов, я понял, что они ушли из институтов и училищ, покинули своих родных и оставили после себя разбитые сердца. Когда я увидел отряды чиновников и торговцев, у меня не осталось сомнения, что они бросили свои занятия, повергли в горе своих близких и пошли, чтобы сложить свои головы, чтобы стать пушечным мясом.
Я представил себе те огромные убытки, которые понес Египет, когда крестьяне перестали обрабатывать поля, рабочие бросили работу на заводах, студенты и учащиеся покинули свои институты и школы, чиновники и торговцы оставили дела незаконченными. Ведь жизнь страны парализовалась.
Меня объял ужас, и я крикнул с возвышенности: