19-я жена

Моя Дорогая Мама!

Во время моего путешествия, о котором, как я знаю, тебе известно, каждый вечер, опустившись на колени перед жесткой гостиничной кроватью, я молюсь дважды. Один раз — о скорейшем возвращении к Джеймсу. Другой — о воссоединении с тобой. Если на эти молитвы не будет ответа, я проживу оставшиеся мне дни под гнетом сомнений в ценности моего Крестового Похода. Если моя миссия увенчается успехом и многоженство на нашей земле будет искоренено, а я все же останусь разлучена с тобой или с моим сыном, тогда я задам себе вопрос: какой ценой? И в самом деле, какой ценой все это досталось? Таковы мои самые тайные мысли, которыми я делюсь только с тобой и с моим Господом.

Твоя Дочь

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ЖЕНА Глава двадцать восьмая Победа над Многоженством

В Вашингтон мы въехали по грязной улице, мимо ряда одноэтажных частных домиков, узких, налезающих друг на друга строений, из чьих окон смотрели на нас грязь и нищета. Там и сям виднелись островки весенней травы, готовые к тому, что их вот-вот затопчут свиньи, которых на первый взгляд было гораздо больше, чем жителей Столицы. Улица вывела нас на широкий проспект, величественно проложенный, но обрамленный не более элегантными или благородными по своему виду зданиями, чем хижины, мимо которых мы проехали раньше. Если бы купол Капитолия не манил нас к себе, сверкая в лучах апрельского солнца, я была бы уверена, что мы едем по широкой дороге в никуда. В этой поездке невозможно было не сравнивать Вашингтон с Городом у Большого Соленого озера. У первого имелось пятидесятилетнее преимущество перед вторым, и тем не менее любой справедливый наблюдатель отдал бы первенство столице Зайона как более упорядоченному и лучше устроенному центру деловой и культурной жизни.

Наша группа из четырех человек — Лоренцо, майор Понд, мистер Редпат и я — вошла в здание Капитолия через тускло освещенный холл, известный под названием Крипта. Клерк в эполете сообщил нам, что мы стоим прямо под знаменитым куполом. Помещение поддерживали сорок коричневых колонн, жилы с силой пронизывали камень, словно желая выказать напряжение, которого требовал их труд: ведь колонны держали на себе все это здание.

Клерк, похожий на птицу человек, с короткими, взмахивающими, словно крылья, руками, провел нас в зал заседаний конгресса. Меня поместили в Зону Ожидания для Дам — отгороженную секцию кресел, а майора Понда и мистера Редпата пригласили сесть вместе с мужами конгресса. Клерк хотел посадить Лоренцо вместе с ними, но я настояла, чтобы мальчик остался со мной.

Мистер Джеймс Блейн, спикер палаты, — человек с живым умом, вышколенный и закаленный холодными ветрами штата Мэн. У него непроницаемый взгляд газетного редактора, каким он и был когда-то, в бытность свою в Портланде. Когда я явилась в зал, он ораторствовал со своей высокой кафедры — этого кормила власти, — крепко сжимая в руке знаменитый молоток: он читал палате — по случайному совпадению — лекцию об отделении церкви от государства. Клерк передал ему мою визитную карточку и рекомендательное письмо.

К моему удивлению, спикер положил молоток, покинул кафедру и пригласил меня в элегантный кабинет спикера. У пылающего камина, под мягким сиянием французской люстры, мистер Блейн попросил меня рассказать ему историю моей жизни. Я начала свой рассказ, но не успела зайти далеко, как он послал клерка снова в палату с указанием, чтобы другой член конгресса заменил его на кафедре спикера. Я продолжала говорить, и минут через двадцать человек, заместивший спикера, покинул кафедру и пришел меня послушать. Говорила я целых два часа; каждые несколько минут то один, то другой член высокой палаты покидал Зал заседаний и заходил в кабинет спикера. Прежде чем я успела закончить, кабинет был полон, а те, кто не поместился, теснились на цыпочках у двери.