19-я жена

Теперь, когда я снабжен достаточным количеством свечной энергии, у меня будет друг-свет, который проведет меня через эту ночь. Стоит мне подумать о том, что еще надо сделать, я начинаю нервничать и хожу кругами по этой маленькой комнате. Меня не волнует отсутствие свободы. Во время моего домашнего ареста зимою 1872 года я был способен сидеть за письменным столом день и ночь, разбираясь с задачами и решая дела в таком темпе, какого я прежде за собою не знал. Всегда есть много такого, что необходимо сделать, вопросов, которые нужно рассмотреть, работ, требующих завершения. В следующем месяце мне хотелось бы вернуться в Сент-Джордж — проверить, как идет строительство Храма. Крыша должна скоро уже подняться — мне хочется надеяться, что я буду этому свидетелем. Когда она встанет на место и здание выдержит купол, мы сможем проводить там множество важнейших обрядов, начиная с крещения умерших. Затем я должен позаботиться об общине «Юнайтед Ордер»,[132] которой еще предстоит укорениться. А попозже, уже летом, мне хотелось бы снова ввести в обиход Новый Алфавит. Насколько легче он будет для наших эмигрантов, когда они прибудут в Дезерет, не зная английского, как это и бывает в большинстве случаев. Последняя попытка была неудачной, я знаю; это потому, что я сам не привел к нему Святых. На этот раз они поймут, как этот Алфавит важен для меня. И всегда дел еще больше — например, письма, которые я обязан написать своим сыновьям, в том числе и Уилларду: я должен описать ему моего охранника. Надвигается конференция Советов Священства. Аудиторская проверка отчетов Кооперативных торговых учреждений Зайона. Встреча с Советами директоров банка Дезерета, и Городской Трамвайной К^о, и Телеграфной К^о Дезерета. Все эти встречи нужно провести очень скоро, да еще просмотреть планы будущих линий Южной железной дороги Юты, организовать ежегодное собрание с Газовой компанией и т. д. и т. п. — все это проблемы и дела, занимающие мои мысли в последнее время. Неверно полагают те, кто не знает меня или не желает меня знать, что наш неудачный брак с Энн Элизой целиком поглощает мои дни. Энн Элиза вовсе не занимает такую уж главенствующую позицию в моих мыслях. Она, вероятнее всего, идет 87-м пунктом в списке дел и проблем, требующих моего внимания. Нет сомнений, что это разжигает ее ярость. Мне надо было иметь это в виду. Однако мой гнев по отношению к ней никогда не мог бы сравниться с ее гневом по отношению ко мне. Я восхищаюсь ею и всегда буду восхищаться. Мне помнится тот вечер, когда она родилась, Невозможно словами описать радость, какую она принесла своей матери, этой истинной Святой. Малышкой Энн Элиза была смугла лицом, с глазками-щелочками. А как эти глазки раскрывались по мере того, как она взрослела, расцветая такой красотой, что она до сих пор, даже в эту ночь, трогает мое старое сердце!

После того как судья Маккин объявил меня виновным в неуважении к суду, исполнитель вывел меня из здания суда к тюремной карете. Сотни Святых ждали вдоль огороженной дороги, все торжественно-печальные, многие тихо плакали, некоторые сестры громко рыдали от горя. Я старался идти гордо, насколько это возможно со скованными за спиною руками. «Молитесь о мудрости Отца Небесного! — крикнул я им. — Молитесь о милосердии и справедливости Господа нашего!» Однако мои слова не могли донестись далеко, ибо над Святыми преобладали мои враги, более тысячи числом, они размахивали в воздухе кулаками и призывали к справедливости в своем собственном толковании. Какая тоска охватила меня по тем дням, когда мы все были в Дезерете одни! Я всегда знал, что мы еще пожалеем о железной дороге.

Помощник судебного исполнителя Смит помог мне подняться в карету. Ему было приказано доставить меня прямо к начальнику тюрьмы. И снова, по моей просьбе, он не исполнил приказа, сначала заехав в Улей. Я послал охранника за миссис Янг. Сестра Мэри Энн приблизилась к карете, исходя слезами. Я объяснил жене задание, которое ей надо было исполнить. Она поняла, прижала к мокрому носу маленький кусочек ткани и убежала в дом. Вернулась она с парой кожаных, цвета жженого сахара сапог. Это были те самые сапоги, в которых Джозеф поехал в Картидж, чтобы сесть в тюрьму. В карете я переобул башмаки, впервые надев сапоги Джозефа Смита. Хотя ноги у нас с ним не были одного размера, сапоги оказались как раз впору, словно были сшиты для меня. Они и сейчас на мне.