1900. Русские штурмуют Пекин

Как должны были понять китайцы этот императорский указ, составленный настолько умно и дипломатично, что с формальной стороны он мог дать удовлетворение как боксерам, так и посланникам?

В указе прежде всего находится важное указание на то, что главною причиною народного возбуждения является христианство. Все движение построено на том, что народ недоволен западною верою, миссионерами и их паствою. Указ говорит, что христианство — законная и давнишняя религия в Китае, которая учит своих последователей добру. И рядом сделан укор миссионерам в том, что они не умеют делать выбора между обращаемыми в христианство, среди которых многие только подрывают доброе имя западной веры. Общество И-хэ-цюань, которое за свои противодинастические стремления при императоре Цзя Цин было воспрещено, ныне официально признается этим указом под новым именем И-хэтуань, несмотря на то, что весь смысл и девиз этого общества — поход против иностранцев. При этом указ объявляет, что трон будет относиться как к христианам, так и к боксерам без всякого различия, двусмысленно приравнивая одних к другим.

По-видимому, в то время китайское правительство, по крайней мере в лице сановников, захвативших в свои руки власть, уже решилось, если это будет необходимо, на войну с державами. В таком случае боксеры являлись для него самым ценным союзником, который мог бы дать сколько угодно кадров фанатически настроенного ополчения. Поэтому правительственный указ разрешает и даже поддерживает деятельность боксеров, как народных дружин для земской самообороны, но при этом он требует, чтобы боксеры не дрались с самими китайцами, не грабили своих деревень и не разоряли своей собственной страны.

Удивительно, что в это время, когда уже несколько иностранных миссионеров и строителей железной дороги, вместе с женщинами, погибло от рук боксеров, в указе говорится только о том, чтобы боксеры не нападали на китайцев-христиан, не разоряли церквей китайских христиан и не разрушали дорог китайского правительства.

Однако в указе ни прямо, ни косвенно нигде не выражено, чтобы боксеры не нападали на иностранцев. Там, где предстоит война с иностранцами, китайцы должны забыть свои внутренние раздоры и распри и дружно сплотиться, чтобы общими силами ударить на общего внешнего ненавистного врага. Отныне народ, боксеры и войска должны действовать в полном согласии и единении, а не драться друг с другом. Этого согласия и объединения требует и самое название «Ихэтуань».

Отныне китайское правительство берет само в свои руки главное руководительство народным движением, и оно будет строго карать всякого, кто станет действовать независимо от правительства и вносить какие-либо смуты внутрь народа. Всякие беспорядки, разбои и грабежи между китайцами воспрещаются. Но девиз боксеров, написанный на их знаменах: «Уничтожение иностранцев», не был воспрещен указом пекинского высшего правительства.

В конце указа помещено тяжкое обвинение против некоторых китайских войск Чжилийской провинции за учиненные ими грабежи. Это обвинение касается, без сомнения, войск генерала Не Шичена, разбившего боксеров и сжегшего несколько боксерских деревень и за это навлекшего на себя крайнее неудовольствие высших сфер Пекина.

«Китайцы! Сплотитесь дружно, прекратите распри и готовьтесь к войне с заморскими дьяволами!» — вот мысли, которые могли читать китайцы между строк дипломатического богдыханского указа.

Вооруженная колония

26 мая

Мирный торговый и деловой Тяньцзинь, в котором если и велась борьба, то только между банками и различными офисами из-за коммерческих выгод и процентов, стал настоящим вооруженным лагерем.

Ночью, покончив все дневные дела и выпив последний стакан новейшего нектара «сода-виски», утоляющего жажду, придающего бодрость, веселость и регулирующего самое капризное пищеварение, и вернувшись домой, тяньцзиньские джентльмены не предаются благодетельному сну и покою, предоставляя то и другое дамам, но жертвуют и своим сном и комфортом во имя героизма — защиты города и охраны дам.

После знойного, душного и тревожного дня прекрасная лунная ночь освежает своею прохладою взволнованных и утомленных тяньцзинцев.

Одевшись в костюм бура, или зверобоя, или следопыта из романов Майн-Рида и Фенимора Купера, скрестив на груди две перевязи с патронами, перекинув винчестер через плечо, заткнув за пояс револьверы, надвинув на голову какую-нибудь шляпу мрачного вида и прицепив сбоку флягу, в которую для отваги налито виски или бренди, тяньцзиньские волонтеры начинают обходить город. Кто идет пешком, кто тихо скользит на велосипеде, а кто гарцует верхом на китайской лошадке, подстриженной и подскобленной на английский лад.