1905 год. Прелюдия катастрофы

«Фактически Нечаев был выдающимся революционером, и русское правительство решило уничтожить его во что бы то ни стало. Он обладал каким-то почти магическим даром влиять на окружающих и подчинять своей воле нужных ему лиц. Говорят, что даже Карл Маркс поддался его мистификации и поверил, что Нечаев располагал миллионами революционеров, готовых восстать в нужную минуту. Он не стеснялся в средствах и приемах для достижения своих целей, и за это его даже собирались судить в эмигрантских кругах. Но он попал в равелин и там использовал свои таланты: четырех жандармов он приучил и заставил смотреть на вещи своими глазами, а через жандармов действовать и на караульных солдат, составляя для них популярные брошюры известного направления. Одним словом, Нечаев стал авторитетом в тюрьмах: смотритель его боялся, жандармы и солдаты обожали его и готовы были сделать для него все, чего бы он ни потребовал. Только сношения с внешним миром были невозможны. Нечаев долго жил за границей, затем его выдали, судили и законопатили в секретную тюрьму. За это время все переменилось, прежние связи порвались, а через солдат и жандармов их нельзя было восстановить».

Тем не менее, ишутинская организация и «Народная расправа» Нечаева оказались отдельными выплесками. До поры до времени народники предпочитали иные методы.

Походы в народ и обратно.

В начале семидесятых снова стали популярны идеи Петра Лаврова. Радикалы массово двинулись «в народ». Это движение никто не организовывал и никто им не управлял. Многочисленные народнические кружки в лучшем случае снабжали литературой тех, кто двинул в сельскую местность. Поэтому точное количество участвовавших в этом поветрии неизвестно. Полиция впоследствии привлекла более 2500 человек, а ведь поймали далеко не всех. По официальным данным, процессом было охвачено 37 губерний.

Что же касается целей, то они были весьма туманными.

«Летом 1874 г. сотни человек двинулись "в народ" с котомками и книгами… "Планы" и "мечтания" были крайне неопределенны. Массу молодежи потянуло в народ именно то, что в сущности тут не было никаких окончательных решений: "посмотреть", "осмотреться", "ощупать почву", вот зачем шли, а дальше? Может быть, делать бунт, может быть, пропагандировать. Между тем, хождение было нечто столь новое, заманчивое, интересное, требовало столько мелких занятий, не утруждающих головы (вроде изучения костюмов, манер мужиков, подделки паспортов и т. д.), требовало стольких лишений физических (которые удовлетворяли нравственно, заставляя думать каждого, что он совершает акт самопожертвования), что наполняло все время, все существо человека».

(Л. А. Тихомиров, революционер, впоследствии раскаявшийся).