1905 год. Прелюдия катастрофы

То же самое и с возмущенными народными массами. Тут нельзя пройти мимо недавних «цветных» революций. Где-то они удались — так ведь там власть была такая, что приличных слов нет. Её никто не хотел защищать. А вот в Беларуси все эти действия жестко пресекли. И что? В Минске или в других белорусских городах люди пошли строить баррикады? На заводах начались забастовки? В государственных чиновников стали стрелять? Такого мы не видали. А вот в 1905 году всё это было. Значит — дело еще и в количестве недовольных.

В России конца XIX — начала XX века власть плодила недовольных с каким-то патологическим упорством. Рабочие бастовали, протестуя против нарушения предпринимателями существующих законов. За это власти сажали рабочих. Куда им было идти, кроме как в революционеры? Крестьяне бунтовали, требуя то, что они считали справедливым. Их слушать не хотели, а потом и вовсе стали навязывать абсолютно не нужную им реформу.

К этому подверстываются игры имперской верхушки. Кто еще мог стоять за очень странными интригами тогдашних спецслужб, которые временами фактически давали зеленый свет террористам, позволяя им убивать «VIP — персон»? Не говоря уже о совершенно запредельной подлости и продажности тогдашней элиты.

Разумеется, всем этим не могли не воспользоваться революционеры, в среде которых соседствовали высокий героизм и мерзейшая подлость. Можно сколько угодно возмущаться революционерами — но ведь факт, что к ним шло множество сильных, умных и мужественных людей из всех слоев общества — от рабочих до высшего дворянства. Почему они не служили государству, а буквально осаждали террористические организации, желая в них вступить, — то есть охотно шли на гарантированную смерть? А с другой стороны — гнусные игры Азефа, за которым, повторюсь, явно стояли люди с «верхов» (как и за иными террористами помельче). Но все это были люди крупные, как в мерзости, так и в героизме.

А вот в дружинах защитников монархии, черносотенцев, собиралась какая-то мелкоуголовная сволочь, которой даже работники охранки брезгливо сторонились. Факт есть факт — ничего толкового для защиты монархии многочисленные «истинно русские люди» сделать не сумели, сводя все к болтовне и проеданию правительственных субсидий. А почему?

Власти оказались совершенно не готовы к навалившимся событиям. Причин тут много, но главная — существовавшая до последнего момента убежденность в том, что все беспорядки — дело рук кучки революционеров, которых надо только отловить. Их ловили, не покладая рук — а на смену буквально тут же приходили другие. Это в корне отличалось от семидесятых — восьмидеся- тых годов XIX века, когда действительно стоило отловить несколько десятков человек — и все успокоились. Разницу понимали немногие, а когда поняли остальные, было поздно — телега уже пошла вразнос.

Власти вообще, похоже, не только ничего не понимали, но и не хотели понимать. Именно этим объясняется, например, трагедия «кровавого воскресенья». На высшем уровне что-то начал соображать лишь Столыпин — а Николай II оставался в неведении до самого конца…

Правительство так ничего не поняло и ничему не научилось. Зато «внизу» все было с точностью до наоборот. Советы стали создаваться с самого начала Февральского переворота — автоматически, благо опыт 1905 года имелся. Крестьяне очень хорошо научились бунтовать, да еще накопили неплохой счет за столыпинские усмирения. Рабочие привыкли бастовать.

Перед 1917 годом власть наблюдала за надвигающейся революцией с апатией обреченных, не предпринимая фактически ничего, чтобы изменить ход событий. Почему? Да потому, что все средства были уже испробованы во время первой серии. Ведь переломить события пытались не только «столыпинскими галстуками» и прочими репрессиями. Пробовали создавать альтернативное рабочее движение («зубатовщина», «гапоновщина»), мобилизовать консервативную часть народа («черная сотня»), выпустить пар в думской говорильне… Да и столыпинские реформы можно отнести сюда же. И от всего получалось только хуже.

В конце концов, первую революцию удалось задавить. Но «успокоения» хватило всего на пять лет. Уже в 1912 году всё стало закручиваться по новой. 1905 год был «точкой невозврата»[1], и теперь катастрофа неотвратимо поднималась на горизонте.

Конечно, можно фантазировать на тему: а вот был бы иной император, посильнее. А вот не ввязалась бы Россия в Первую мировую войну (вариант — воевала бы на стороне Германии)… Но ведь и Александр III, которого трудно упрекнуть в отсутствии воли, на самом-то деле не сумел остановить медленное, но неуклонное сползание страны к революции. А вступление в войну на стороне Антанты явилось следствием непродуманных попыток свернуть с дороги, ведущей в тупик.