1914–2014. Европа выходит из истории?

Действительно, эти страны привыкли смотреть на Европу сквозь призму Германии – ее лидера. Джордж Буш-старший в 1989 г. уже предлагал Федеративной Республике «партнерство в лидерстве» (Partnership in the Leadership), о котором та вовсе его не просила. Я был в Китае, когда Ангела Меркель в конце 2012 г. по случаю выпуска сотого самолета Airbus А320 посетила завод в Тяньцзине, где их собирают. Тогдашний премьер Госсовета КНР Вэнь Цзябао отметил, что это событие «символизирует успехи сотрудничества между Германией и Китаем». Под фотографией, на которой Вэнь приветствует Меркель, одна из пекинских газет поставила подпись: «Китай протягивает руку еврозоне!» Что касается России, где немцы издавна воспринимались как инженеры и техники, Германия с большим отрывом лидирует в списке ее торговых партнеров. Ангела и Владимир общаются и по-русски, и по-немецки, поскольку прекрасно говорят на языке своего визави.

Тем не менее нельзя закрывать глаза на то, насколько во Франции считается «неполиткорректным» критиковать политические решения Германии и насколько Германия чувствительна к тому, как иностранцы, начиная с французов, трактуют немецкую историю. Очевидно, что во франко-германских отношениях до сих пор остаются обширные зоны умолчания.

Когда Меркель в 2012 г. не без некоторых на то оснований заметила, что повестка дня европейской политики уже стала внутренней повесткой дня, она, по сути, объяснила, что ее открытая поддержка кандидатуры Николя Саркози вполне допустима. Франсуа Олланд не затаил обиды и ограничился лишь упоминанием о своем политическом родстве с СДПГ. Франко-германское партнерство страдает от некоторой асимметрии, словно в семье, где один из партнеров требует отношений, а другой с ними мирится.

Психологический дисбаланс

Когда во Франции сколько-нибудь серьезно обсуждают политику немецкого правительства, малейшие сомнения встречаются в штыки. Здесь французский истеблишмент действует как безжалостный цензор: когда во внутреннем документе Социалистической партии, посвященном экономической политике, авторы, неловко выразившись, упомянули о необходимости «противостояния» с Германией (без сомнения, речь шла о «противостоянии идей»), этот невинный ляпсус спровоцировал настоящую бурю негодования. Как тотчас же, позабыв свои разногласия, заголосили господа Жюппе, Фийон, Копе, Лемер и прочие звезды Союза за народное движение (UMP), Социалистическая партия будто бы на весь мир расписалась в своей тайной германофобии. Медийный мир тоже в едином порыве принялся возмущаться.

Всякий, кто хоть немного знаком с Социалистической партией, понимает, что уж чем-чем, а германофобией она не страдает. Социалистическая традиция от Жореса до Миттерана, скорее, склонна симпатизировать Германии. Разве не Миттеран в последней речи, которую он произнес 9 мая 1995 г. в Берлине на пятидесятую годовщину победы 1945 г., открыто воздал должное «храбрости немецкого солдата, который защищал свою родину»? Если бы сегодня немецкий политик рискнул выступить с такой речью, его бы сразу обвинили в «ревизионизме»!

Вся эта полемика о мифической германофобии Социалистической партии была бы смешной, если бы не звучала так грустно. Вместо того чтобы честно признать, что политические решения консервативного правительства Германии соответствуют предпочтениям французских правых, они подняли крик о будто бы попранной франко-германской дружбе! Наши элиты вновь продемонстрировали свой «недостаток благочестия» (если выразиться в духе Гёте) и прежде всего слабую привязанность к собственной стране. Дружба между Францией и Германией вовсе не означает, что между нашими странами не может случаться расхождения интересов, а значит, и легитимных споров. Что за дружба, если мы не можем свободно поговорить и даже выразить различные точки зрения. Дружба просто требует открытого разговора[199].