Если бы «Натиск мира» (
После того как 9 сентября 1914 г. немецкие «военные цели» были озвучены, министр иностранных дел фон Ягов подвел под них теорию, провозгласив, что германцам предстоит свести счеты со славянами. Этот замысел постепенно конкретизировался, когда в конце 1916 г. было создано вассальное Польское государство, затем после двух русских революций подписано соглашение о независимости Украины (9 февраля 1918 г.), а потом два чрезвычайно жестких договора с большевистской Россией: Брест-Литовский мир, заключенный весной 1918 г., и второй договор (20 августа 1918 г.), во многом ужесточавший первый, но предусматривавший возможность для будущего сотрудничества. Людендорф включил контроль над бакинской нефтью в число «военных целей» Германии на Восточном фронте. Однако они становились все более и более призрачными по мере того, как на Западе немецкие армии были вынуждены отступать и впереди замаячило перемирие.
Тезисы Фрица Фишера подверглись ожесточенной критике со стороны немецких историков. Они попытались умалить значение плана от 9 сентября 1914 г. Его цель будто бы состояла лишь в том, чтобы показать Англии, что ее ждет новая «континентальная блокада» и что в конце концов она ничего от войны не получит. Подобная интерпретация, без сомнения, соответствует тому, на что в глубине души рассчитывали экономические власти Рейха. Но есть одна значимая поправка: рычаги управления страной находились уже не в их руках. Во время войны Германия жила под полудиктаторским правлением Генерального штаба. А земельная и военная аристократия, которая во Втором Рейхе всегда играла важнейшую роль, не только поддерживала «военные цели», сформулированные Бетманом-Гольвегом, но активно выступала за обширные территориальные приобретения, за которые ратовали пангерманисты.
В своей книге Суту подвергает сомнению значение тех «военных целей», которые в сентябре 1914 г. были изложены Бетманом-Гольвегом. Не различая за ними пангерманистских замыслов, он подчеркивает их тактический характер. Суту отстаивает справедливый тезис о том, что крупная немецкая индустрия была больше заинтересована в мировом рынке и «ориентации на Запад», чем в создании экономического блока в Центральной Европе. Даже мир, заключенный с Россией в 1918 г., и перспективы экономического сотрудничества, которые он обещал, воспринимались экономической элитой лишь как дополнительные гарантии перед лицом западных держав. Она больше всего опасалась того, как бы западные союзники не попытались отрезать Германию от доступа к необходимым ей природным ресурсам и от выхода на мировой рынок. Экономическое руководство Рейха больше всего рассчитывало на конкурентоспособность немецкой экономики и ожидало ее восстановления во второй половине 1920-х гг. (1924–1929). Так что сам ход войны, без сомнения, вносил коррективы в формулировки ее «целей».
Суту подчеркивает, что крупные промышленники-«либералы» находились в оппозиции к военной касте, настроенной в пользу пангерманизма и протекционизма. Однако контуры их противостояния менялись по ходу войны. Если бы ситуация на фронтах в 1918 г. повернулась в пользу Германии, разные фракции немецкого правящего класса явно смогли бы прийти к компромиссу. Заслуга Суту состоит в том, что он нарисовал не статичную, а динамичную картину и показал, что в Германии в течение всей войны существовали различные течения, а внутри Тройственного союза – противоречивые интересы. Его тезисы позволяют уточнить, но вовсе не опровергают утверждения Фишера: покуда надежды на победу на Западном фронте не развеялись окончательно, проект установления в Европе господства Рейха, сочетавший в разных пропорциях рычаги таможенного союза и политику аннексий, оставался на повестке дня.
Глава IV
Можно ли было избежать Первой мировой войны? Глубинные причины конфликта
Проблема ответственности
Бессмысленно говорить о «войне по неосторожности» так, словно бы она началась из-за недомыслия правителей, прежде всего Австро-Венгрии и Германии. Само собой, ни Вильгельм II, ни Франц-Иосиф, ни даже немецкий канцлер Бетман-Гольвег не собирались ввергать Европу в долгую кровавую бойню. Они сначала рассчитывали на то, что австро-сербский конфликт не выйдет за пределы Балкан и сведется к показательному «наказанию», которому Австро-Венгрия подвергнет Сербию. Они не верили в возможность того, что война затянется. Их позицию, которую нельзя не назвать преступной, отличали легкомыслие, мелкий макиавеллизм и фаталистская готовность к войне.