1914–2014. Европа выходит из истории?

Главная задача Европейской комиссии, как она была зафиксирована Единым актом, состоит в том, чтобы во всех сферах отстаивать принцип конкуренции. Единственная цель, которую Маастрихтский договор поставил перед Европейским центральным банком, – это борьба с инфляцией. Наконец Европейский суд после 1964 г.[139] сам поставил перед собой задачу увенчать национальные системы права общеевропейскими нормами, прежде всего по защите конкуренции. Эта миссия была закреплена в 2008 г. Лиссабонским договором. Круг замкнулся: выходит, что нации, вошедшие в Евросоюз (прежде всего страны его ядра – еврозоны), доверили свою судьбу автопилоту. Философской основой Единого акта, чуть приправленного христианско-демократическим соусом, стала вера в «эффективность рынков» – ключевая догма неолиберализма, которую в 1970-х гг. теоретически обосновал Милтон Фридман.

Европейские нации перешли на «автопилот» не по условиям Римского договора (несмотря на то, что непомерные полномочия, которые он доверил Европейской комиссии, уже таили в себе эту опасность), но под давлением целого комплекса директив, принятых в применение Единого акта (1987 г.), а потом Маастрихтского договора (1992 г.). Этот поворот Европа прошла в последнее десятилетие XX в.: 1 января 1990 г. была провозглашена полная свобода движения капиталов, необходимая для финансовой глобализации. Все эти договоры, а также практика их применения европейскими институтами задают неолиберальный курс, который не уравновешивается, как это происходит в США, мощным государством. Соединенные Штаты умеют применять «кнут», чтобы защитить свои интересы. Точно так же Китай, Россия, Индия и Бразилия, хотя и вступили в ВТО, не стали отказываться от прерогатив, которые дает национальный суверенитет. США, приступая к коммерческим переговорам с другими странами, сначала наносят удар, вводя пошлины или квоты, а затем уже начинают торг. Что касается европейского комиссара внешней торговли, которому страны Европы доверили эту прерогативу, он привык тотчас же приступать к переговорам и редко делает первый ход – я не говорю о тех случаях, когда ему просто связывают руки, как это случилось с проектом введения пошлин на китайские солнечные батареи, когда многие государства (начиная с Германии – единственной страны Евросоюза, которая может похвастаться профицитом в торговле с Китаем) публично выступили против подобных мер.

Аналогично отказ стран, перешедших на единую валюту, от монетарного суверенитета в пользу Центрального банка, созданного по модели Бундесбанка, привел к завышению курса евро, который экономически не выгоден почти никому, кроме Германии. De facto государства еврозоны утратили суверенитет в бюджетных вопросах. Инкорпорация в 2012 г. «золотого правила», введенного Германией в 2009 г., в их конституции либо в тексты, по значению аналогичные конституционным, призвана подчинить их бюджетную политику одной задаче – возвращению равновесия.

Остается ли в Европе, скованной всевозможными правилами, вообще какое-то место для «политики»?

В ироничной статье, озаглавленной «Европа: взгляд изнутри»[140], Валери Бро и Зиад Хури описывают путаное устройство и непрозрачность «европейской машины», чья работа в 2012 г. обошлась налогоплательщикам в 129 миллиардов евро! «Европа, – сразу же берут они быка за рога, – это как ООН!» Их вывод, однако, звучит более обнадеживающе: «Европа, скорее, похожа на танкер, чем на гоночную лодку». Ясно одно: в той форме, в какой она была сконструирована, Европа не способна выдержать мировой конкуренции. Она открывает свой рынок для дешевых товаров, произведенных в странах, где нет никакой социальной защиты и никто не заботится об экологии, зато курс валюты занижен. Под предлогом борьбы с инфляцией и долговым бременем она притормозила свой рост, в то время как США активно стимулируют свой, пользуясь (порой во вред другим) тем, что они печатают доллар. В то же самое время Всемирный банк снизил прогнозы роста китайской экономики на 2013 г. с 8,4 до 7,4 %. Нам бы такие цифры!

«Обессиленные» нации