— Ваше величество, вы можете быть спокойны за судьбу вашей страны и вашей династии до тех пор, пока у вас в порядке финансы и армия, — с пафосом процитировал Николай Александрович и поморщился от полоснувшей боли. — А я вот как раз неспокоен.
Императрица отложила альбом, почти закончив едкую и притом очень похожую карикатуру на Коковцова: рисовала она блестяще и обладала ироничным умом.
— Приляг, я помассирую…
Николай Александрович поднялся из кресла и лёг на подушки, забросив ноги на каменный подлокотник дивана и положив голову жене на колени. На него снова пахнуло леденцовой «Вербеной».
— Мо-окрый, — нежно протянула императрица, запуская пальцы в волосы мужа. — Надо было моему принцу Ники сидеть дома и ждать свою принцессу Аликс, а не колесить по всему миру в поисках приключений. От этой Японии одни неприятности…
В бытность свою цесаревичем Николай по настоянию отца, императора Александра Третьего, совершил кругосветное путешествие с эскадрой вице-адмирала Назимова. От Балтики наследник российского престола на крейсере добрался до Японии и там в городе Оцу едва не погиб: его пытался зарубить полицейский Сандзо Цуда. По счастью, в момент удара цесаревич обернулся, и клинок самурайского меча лишь скользнул по его голове. Нападавшего тут же сшибли с ног и скрутили двое рикш и английский кузен Джорджи, сопровождавший Николая в путешествии.
С кузеном они были похожи, как две капли воды, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте. Более старший принц Джорджи похвалялся сделанной в Иерусалиме великолепной татуировкой с изображением Вифлеемской звезды. В Японии кузен отвёл своего молодого друга к легендарному мастеру Хоре Кио, который когда-то наколол красочного дракона отцу Джорджи.
С тех пор прошло уже больше двадцати лет. Умерла королева Виктория, и отмеченный драконом отец Джорджи стал английским королём Эдуардом Седьмым. Потом и он умер, Джорджи наследовал ему, — так что Вифлеемская звезда украшала теперь плечо короля Георга Пятого. А российскому императору на память о Японии остались сабельный шрам и изящная татуировка: цветок лотоса.
Да, шрам, татуировка — и ещё эта ноющая боль. Придворный врач Боткин предположил, что от удара самурая у Николая Александровича разошлись кости черепа, и на месте трещины образовался нарост, вроде мозоли. Со временем нарост начал давить на сосуды и мозг — это вызывало мучительную мигрень.
Если бы можно было заглянуть в голову и узнать, что же там болит на самом деле! Конечно, в Германии профессор Рентген уже опубликовал результаты своих удивительных опытов и даже получил за них первую в истории Нобелевскую премию по физике. Но кто бы осмелился подвергнуть исследованию икс-лучами голову монарха?! И без крайней нужды оперировать августейший череп, сверлить в нём дыру — тоже непозволительная роскошь…
Под нежными женскими пальцами боль, огнём терзавшая голову Николая Александровича, постепенно собиралась в точку где-то справа от темени. И затухала, затухала, переставала пульсировать, и до следующего приступа оставляла в память о себе только онемевшее пятно с пятак размером…
— Аликс, дорогая, ты снова спасла меня, — сказал император и, подняв глаза, посмотрел в склонившееся над ним лицо жены.
Она позвонила в серебряный колокольчик. Появившемуся слуге по-русски приказала подать кофе и снова перешла на английский:
— Так чем же сегодня тебя расстраивал Коковцов?
Николай Александрович пересел в кресло и закурил душистую папиросу. Отборный табак ему присылал в подарок турецкий султан.
— Олимпийскими победами, — наконец, нехотя ответил он. — Россия на шестнадцатом месте, можешь себе представить? Команд нет и трёх десятков, а мы среди них — шестнадцатые! Ни единой золотой медали, только два серебра и две бронзы! Знаешь, как остряки уже называют наше выступление? Цусимой! А «Бирму» предлагают переименовать в «Титаник»!
Цусима была ещё одной японской болью императора. В девятьсот четвёртом году угроза революции в России стала опасной реальностью, и министр внутренних дел, шеф корпуса жандармов Вячеслав Константинович фон Плеве, высказал мысль:
— Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война!
Министр следовал простой логике: что может сплотить нацию сильнее, чем схватка с общим врагом? Тем более, война подвернулась как по заказу — Япония заявила претензии на Дальний Восток и угрожала интересам России. Государь сопротивлялся до последнего, но после японского ультиматума, оказавшись в безвыходном положении, отдал приказ воевать.
Плеве вскоре погиб от бомбы очередного террориста. Революция всё равно разразилась через год после начала войны. А Россия, за чередой поражений потерявшая в Цусимском сражении эскадру адмирала Рожественского, вынуждена была просить у Японии унизительного мира. И теперь писатель Куприн язвительно сравнивает выступление российских олимпийцев с позором Цусимы!