1917–1920. Огненные годы Русского Севера

23 февраля он обратился к финскому народу с посланием, ставшим историческим: «По прибытии на Карельский фронт, я приветствовал отважных карел, мужественно сражавшихся с Лениным и его жалкими прихвостнями, которые с Каиновой печатью на лбу напали на собственных братьев. <…> Я клянусь именем финской крестьянской армии <…>, что не вложу меча в ножны, прежде чем законный порядок не воцарится в стране, прежде чем все укрепления не будут в наших руках, прежде чем последний ленинский солдат и хулиган не будут изгнаны как из Финляндии, так из Беломорской Карелии»[623]. Часть территории, которую финны считали своей, – Беломорская Карелия с XIV в. входила в состав Великого Новгорода. Для финнов территория, населенная родственными карелами, стала одной из тем национальной культуры: эпос «Калевала», сюита великого финского композитора Яна Сибелиуса «Карелия», исторические поэмы, созданные на основе «Калевалы». В марте 1918 г. отряд шюцкора начал наступление на Ухту – центр карело-финского сепаратизма и подошел к Кандалакше, угрожая Мурманской железной дороге. Для отражения удара выступил небольшой отряд красноармейцев и немногочисленные англо-французские подразделения. Но основными войсками, защитившими подступы к Мурманску, были двухтысячные части финских красногвардейцев под командованием одного из лидеров красных финнов Оскара Токои. Но в этом достаточно своеобразном сочетании красные финны сражались вместе со своими естественными союзниками большевиками и частями Антанты для отражения белых финских отрядов, поддерживаемых Германией. В начале августа 1918 г. в Архангельске произошло еще более невероятное событие. Отряд финских красногвардейцев (120 человек) под командованием Токоя сыграл основную роль в белом перевороте, накануне высадки в городе союзных войск (подробнее об этом см. выше). Положение, при котором финские большевики свергают власть русских большевиков, возникло в результате того, что русских большевиков во всем мире воспринимали как ставленников германского империализма. Такую запутанную ситуацию было трудно найти даже в столь богатой любыми неожиданностями Гражданской войне в России. В 1928 г. генерал Ч. Мейнард, командующий союзными войсками в Мурманске, писал: «…те, кто отвечал за ее проведение (операции союзных войск на Русском Севере. –Л. П.), обнаружили себя в таком сложном и запутанном клубке политических интриг, что многие из его нитей до сих пор остаются нераспутанными»[624].

Ряд историков, как финских, так и русских, считают, что главной целью Маннергейма было освобождение России. Вейо Мери писал: «Целых полгода Маннергейм тщетно искал в России и в Финляндии правые реакционные силы. Именно этим он занимался в декабре 1917 г., курсируя между Петербургом и Гельсингфорсом. В самой Финляндии ему пришлось собственноручно создавать такие реакционные силы. А сделав это, ему надо было сначала с оружием в руках освободить Финляндию и только потом думать об освобождении Петербурга. Возможно, этим-то и объясняется, почему он с такой необычной для себя быстротой провел освободительную войну – освобождение Финляндии было первым шагом в осуществлении его истинной миссии»[625].

Не слишком ли смелым является это утверждение? Получается, что Финляндия была для него не более чем подготовительным этапом к главной цели: освобождению и восстановлению монархической России. Правда ли это? Относился ли Маннергейм столь восторженно к старой России, было ли свойственно ему некритическое русофильство, как писал Т. Массарик о некоторых чешских политических деятелях? Для ответа на эти вопросы рассмотрим, что говорил по этому поводу сам Маннергейм, и проанализируем его деятельность.