1917: Марш Империи

В Мелласе же, Наталья впервые увидела Михаила Второго не на трибуне, а в реальном деле. Да и, потом, наблюдая за ним в Пскове, в Питере, в Кронштадте, в Москве, Константинополе, на острове Христа и на Мраморном острове, а теперь еще и здесь, в Риме, Иволгина видела насколько разным может быть Император, как легко он перевоплощался, как умел находить нужный подход и нужное слово к каждому человеку, и каждому делу. Неудивительно, что он столь популярен. Кончено, немалая заслуга в том Министерства информации, но ведь и Министерство это создавал сам Государь, пусть и руками графа Суворина. И без личной харизмы Царя никакой Суворин не смог бы создать непререкаемый образ Державного Вождя, от которого без ума многие его подданные, особенно женская их половина.

Иволгина сама не раз была свидетельницей того, как барышни млели и падали в обморок от избытка чувств, на каком-нибудь мероприятии, где выступал Государь. Еще бы! Было в нем нечто такое, чего не описать словами, какая-то животная магия, какой-то внутренний огонь, то, что зажигает огоньки в душах других людей, даруя им смысл и указывая им путь.

Натали вдруг вспомнила сегодняшнюю случайную встречу с Царем, когда она невольно подсмотрела за ним на балконе дворца, и когда он полагал, что его никто не видит. Был ли он в этот момент настоящим? Если да, то тогда, в реальности, никто не знает, какой Михаил Романов на самом деле.

Знает ли его настоящего Императрица Мария? Ну, уж почти наверняка больше, чем кто бы то ни было в этом мире. Во всяком случае, Иволгина нередко ощущала, что есть какая-то Тайна, известная лишь им двоим.

Да и сама Императрица отнюдь не проста. Как тогда падали перед ней на колени в Пскове, да и во время коронации в Константинополе! Благословенная Мария, что и говорить…

Наверное, и другие ощущают что-то такое. Понимают это по-разному, но…

Но этот фанатик-бомбист появился не случайно, да и разговоры вокруг Откровения Иоанна Богослова и всадников Апокалипсиса упали на благодатную почву, поскольку за это объяснение ухватились многие, склонные к мистицизму и прочим модным глупостям.

Глупостям, которые так напугали юную Императрицу Марию.

* * *

ТЕРРИТОРИЯ, ВРЕМЕННО ОККУПИРОВАННАЯ ГЕРМАНИЕЙ. КУРЛЯНДИЯ. БРОНЕДРЕЗИНА «СТРЕЛА-5. БАЛТИЕЦ». 25 сентября (8 октября) 1917 года. Ночь.

В темноте впереди блеснул направленный луч фонарика, видимый лишь вдоль путей.

— Стоп машина!

И так медленно катившая бронедрезина легко остановилась, и лейтенант Гримм откинул люк на башне своего «крейсера». На броню легко взобралась черная тень в черном же бушлате.

— Ну, что там, Кротов?

Матрос тихо доложился:

— Значит так, вашброть. До дальнего холма мы не доехали. Подобрались только к ближнему к нам. Обнаружили замаскированные позиции. Вроде пулеметы. И что интересно, рылами повернуты не к нам, а в сторону Туккума.

— Так значит…

Гримм задумался. Да, необычная карточка огня вырисовывается. Похоже на ловушку.

— Что еще видели?

— Так, вашброть. Ни зги ж не видать.

— Плохо.

— Мы тоже так подумали, вашброть. Взяли одного германца с собой, чтоб не получилось так, что мы зря ходили.

Офицер усмехнулся.

— Ох, ты и артист, Кротов.

Тот с готовностью кивнул, подтверждая характеристику.

— На том и стоим, вашброть.

— Где ж вы его взяли-то?

— Дык, по нужде отошел в кусты. А там мы. Разве мы могли терпеть такое непочтение к Балтийскому флоту?

— О, да, представляю себе. Ладно, что немец говорит?

Матрос пожал плечами.

— Так, вашброть, я ж в немецком не силен, откуда я знаю, что он говорит? Может вы его сами поспрошаете?

Гримм кивнул.

— Давай-ка его на борт.

— Это мы со всем нашим превеликим удовольствием, вашброть!

Кротов метнулся в темноту и через полминуты уже впихивал перепуганного германского солдата в раскрытую дверь бронедрезины.

Закрыв дверь и затемнив все щели, Гримм осветил фонариком пленного:

— Имя и чин.

Тот заморгал, пытаясь зажмуриться от бьющего в лицо луча, но лейтенант лишь тряхнул его за плечо, не давая отвернуть голову:

— Имя, фамилия, чин! Schneller!

Тот испуганно запричитал:

— Не убивайте! Жена, дети, не убивайте!!!

— Имя, фамилия, чин!

— Рядовой Клаус Кауц!

— Что вы делаете на холме?!

— Не могу знать, герр офицер! Я лишь солдат. Нам приказали занять эту позицию!

— Кто вы и сколько вас? Schneller!

— Пулеметный взвод пехотного батальона. Четыре пулемета. Двадцать девять человек по штату. Уже двадцать восемь!

Последнее было сказано с такой испуганной готовностью угодить и ни в чем не ошибиться, что Гримм лишь внутренне усмехнулся. Однако, лицо при этом сделалось совершенно зверским:

— Donnerwetter! Ты врешь! Кротов!!!

Пленный от последнего перепугался до полусмерти, очевидно полагая, что его сейчас будут расстреливать, а может и еще что похуже.

— Никак нет, герр офицер!!! Никак нет!!! Это так! Четыре пулемета! Мы ждали русский поезд этой ночью! Потому и все стволы повернуты на пустошь между холмами!

— Кто на том, холме, который ближе к Туккуму?!! Сколько их??!! Schneller!!!