Позднее и генерал Краснов испытает крепость и цену британского слова на собственной шкуре. Это будет много позже. Он будет выдан англичанами СССР после Второй мировой войны и повешен 17 января 1947 года в Москве, во дворе тюрьмы Лефортово.
Спустя несколько недель бывший император, а теперь гражданин Николай Романов записал в свой дневник: «17 ноября. Пятница. Такая же неприятная погода с пронизывающим ветром. Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и в Москве! Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени».[383]
Прошло всего восемь месяцев после его отречения. Уже восемь месяцев, как в России наступило Смутное время, теперь начиналась Гражданская война…
Глава 9
Почему Ленин так торопился взять власть
Если б в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы и Октябрьской революции: руководство большевистской партии помешало бы ей совершиться…
Надо спасать государство каким бы то ни было образом; антиконституционно лишь то, что ведет к его гибели.
Свою речь на II Всероссийском съезде Советов, произнесенную сразу после захвата власти, Владимир Ильич закончил так: «В России мы сейчас должны заняться постройкой пролетарского социалистического государства. Да здравствует всемирная социалистическая революция!»
А ведь еще две недели назад Ленин писал совсем другое. Тогда его нервы были напряжены, как струна. В тот период ему удавалось все: находить новые лозунги, удачно выступать на митингах, убеждать колеблющихся и буквально за шкирку тащить их вперед к светлому будущему. Он спешил, страшно спешил. Читаем ленинское письмо с четким и ясным названием — «Большевики должны взять власть». Указаны и адресаты: Центральному комитету, Петроградскому и Московскому комитету РСДРП(б):
«Почему должны власть взять именно теперь большевики? Потому, что предстоящая отдача Питера сделает наши шансы во сто раз худшими. А отдаче Питера при армии с Керенским и К0 во главе мы помешать не в силах. И Учредительного собрания „ждать“ нельзя, ибо той же отдачей Питера Керенским и К0 всегда могут сорвать его. Только наша партия, взяв власть, может обеспечить созыв Учредительного собрания, и, взяв власть, она обвинит другие партии в оттяжке и докажет обвинение».[384]
Нервозность ленинских строк сразу бросается в глаза. Основной вопрос:
На кону стоит все — революция, страна и, может, судьба всего мира. Но это понимает только он. И Троцкий. Больше никто. Некоторые верят на слово, следуют за своим вождем, но в глубине их глаз все равно читается непонимание. Почему сейчас? Почему так спешим?
10 (23) октября на собрании ЦК партии Ильич ощутил это «равнодушие к вопросу о восстании».[385]
А нервы и у Ленина не железные, они сдают. И тогда на бумагу, словно невидимые чернила, выплескиваются его тревога и беспокойство, граничащие с отчаянием.