1917. Разложение армии

После этого Центральным комитетом Совета рабочих и солдатских депутатов было предъявлено кронштадтцам требование о сдаче оружия и предъявлении списка участников демонстрации. На передачу списков я и делегаты немедленно согласились, что же касается выдачи оружия, то мы, считая его оскорбительным для достоинства кронштадтцев, старались найти компромисс, но ввиду малого срока, предоставленного нам, мы пришли к определенному решению и удалились из Таврического дворца к кронштадтцам. 6 июля утром я призывал кронштадтцев, поместившихся в доме Кшесинской, к подчинению условиям Центрального Исполнительного комитета, считая столкновения солдат с солдатами же крайне нежелательным. Товарищи согласились не стрелять и ушли в Петропавловскую крепость. Я же в крепость не пошел, считая это лишней проволочкой времени. Узнав из газет, что Временным правительством подписан ордер о моем арестовании, я явился 14 июля во 2-й подрайон Выборгского комиссариата и, назвав себя, просил задержать меня, считая, что за все свои политические выступления я готов держать ответ перед судом.

Где и кем был выработан маршрут следования кронштадтцев, я точно не помню, лично я не принимал участия в выработке этого маршрута; после выступления 3–4 июля в Кронштадте больше не был и все время находился в Петрограде ввиду того, что мосты и пристани оберегались юнкерами, враждебно настроенными ко мне.

Предъявленное мне обвинение по 100 ст. Уг. ул. я считаю неправильным и незаконным, потому что эта статья карает за посягательство на верховную власть, предусмотренную основными законами, а 1-я ст. этих основных законов имеет в виду только монархическую неограниченную власть. Больше ничего не имею добавить. Прочитано.

(подписал) Рошаль Тов. прокурора Н. Земель.

(Там же, том III, л. 109–113. Публикуется по: Большевизация Петроградского гарнизона… С. 219–222.)

№ 128. Из воспоминаний комиссара Северного фронта В.Б. Станкевича об антивоенных выступлениях в 5-й армии Северного фронта (июль 1917 года)

Уже в качестве комиссара Северного фронта мне пришлось быть свидетелем наступления под Двинском 10 июля. Сперва наступление было назначено на 5-е число, но восстание большевиков в Петрограде заставило отложить его, причем некоторые, наиболее надежные, части пришлось отправить на «внутренний фронт».

Наступление было вполне безнадежным. Командующий армией генерал Данилов-«черный» [71] все время доказывал Ставке, что наступление не имеет никаких шансов. В разговоре со мной командующие корпусами и дивизиями откровенно заявляли, что они не видят никаких шансов на успех этого наступления, вызванного, по их мнению, исключительно «политическими» мотивами.

В день моего приезда весь штаб был полон самых неприятных известий об отказе частей и даже целых дивизий выступить на позиции. Однако к вечеру положение стало проясняться, и правдами или неправдами, но все участки, назначенные для наступления, были заняты, кроме одной дивизии, которая до вечера отказывалась выступить и чуть не расстреляла корпусного комиссара, убеждавшего ее исполнить приказ. Генерал Данилов решил принять крутые меры и двинуть против дивизии целый карательный отряд из всех трех родов оружия. Я участвовал в заседании, где вырабатывалась диспозиция окружения дивизии. Мне была отведена роль явиться к дивизии, когда она будет окружена, и дать ей ультимативный приказ идти на позиции, если она не хочет быть истребленной своими войсками. Отряд для окружения был под командой генерала Грекова.

Поехали в корпус около станции Калькуны. Уже во время ужина стали поступать утешительные сведения, что два полка дивизии подчинились и выступили. Остался один упорствующий полк. Часов около 12 ночи совместно со штабом карательного отряда мы двинулись к расположению непокорного полка. Однако весь отряд пришел в чрезвычайное расстройство, и до утра генерал Греков не мог установить связи ни с одной назначенной в его распоряжение частью. К рассвету, убедившись, что нет никаких надежд найти заблудившиеся в лесу части отряда, я оставил генерала Грекова в железнодорожной будке и отправился сам к оврагу, где находился бунтующий полк. Меня там встретили начальник дивизии и несколько штабных. Я сказал, что хочу переговорить с бунтующими. Солдаты, сидевшие унылыми, неподвижными, сонными группами, встали и столпились около того места, где я стоял. Я отказался говорить с ними, пока они не встанут в строй. Они – правда, неуклюже и неловко – встали рядами. Я обратился к ним с короткой речью, говоря, что не собираюсь ни просить, ни уговаривать, ни приказывать даже, а только предупреждаю, что если они не двинутся немедленно на позицию, то будут уничтожены. С вечера они могли пройти безопасно, теперь же придется идти засветло по открытому месту, но все же они должны идти.